Две ночи прошло с тех пор, как улеглась буря, а они все еще были в море. Элинор редко видела того, с которым делила каюту. Она знала, что он заходил сюда — об этом говорили то оставленный на столе норвежский рог с элем, то висевший на крюке клетчатый плед. Или книга, так и оставшаяся раскрытой. Порой Элинор просто ощущала его присутствие. Это было похоже на наваждение… ей казалось, он стоит и смотрит на нее, пока она спит.

Она могла уже ходить, держась за стенку. Единственным, кого она видела, была норвежка Марго с ее голубыми глазами и волосами настолько светлыми, что они казались белыми. Молодая женщина появлялась и уходила бесшумно, как кошка.

В каюте были книги — и в этом тоже было ее спасение. Чудесные книги — переписанные искусной и терпеливой рукой, украшенные рисунками. Многие из них были копиями древних рукописей, хранившихся в ирландских монастырях. Внизу каждого листа красовалась витиеватая подпись монаха-переписчика. Среди них были легенды Древней Греции и Рима, ирландские сказки, даже саги древних викингов об их набегах на Британские острова. Некоторые были на французском, другие на латыни. Было даже несколько норвежских книг. Этого языка Элинор не знала и очень досадовала на это, ведь тогда она смогла бы подслушать, о чем говорят между собой морские разбойники. Ее нисколько не удивляло, что многие шотландцы свободно владеют и французским, и латынью, — большинство молодых людей, желающих сделать карьеру при дворе, говорили на обоих языках. Родившись на севере Англии, сама она довольно свободно говорила на гэльском — в свое время на этом настоял отец, — но норвежский! Набеги викингов прекратились много лет назад. Элинор поймала себя на том, что всегда считала скоттов варварами, невежественными и грубыми дикарями, менее цивилизованными, чем любой англичанин. И для нее стало неприятной неожиданностью, что многие из этих «варваров» куда начитаннее и образованнее ее.

Но книги занимали ее недолго. Элинор все чаще овладевали страх и неуверенность. Впрочем, если бы им была нужна ее смерть, ее бы давно уже не было в живых, успокаивала себя девушка. Да и потом, если у них важное поручение к французскому королю, то вряд ли они осмелятся появиться перед Филиппом с руками, обагренными кровью невесты французского рыцаря. Если бы не эти страхи, Элинор наслаждалась бы плаванием. Кормили ее неплохо; еду и эль приносила Марго. Как-то раз она даже предложила наносить пресной воды, чтобы Элинор могла помыться. Лихорадка, терзавшая девушку, окончательно прошла, и после ванны она почувствовала себя посвежевшей и сильной как никогда. Выкупавшись, она поспешно переоделась, то и дело испуганно вздрагивая при каждом шорохе. Но похоже, Брендан появлялся тут не раньше ночи. А Марго приносила ей поесть только в определенные часы, так что Элинор никто не побеспокоил.

На четвертую ночь Элинор вдруг проснулась и подскочила на койке — почему-то она не сомневалась, что кто-то только что вышел из каюты. Девушка осторожно приоткрыла глаза — да, она была одна. Однако что-то явно было не так. Чего-то не хватало… И вдруг Элинор сообразила — на этот раз она не слышала скрежета задвигаемого засова.

Девушка на цыпочках бесшумно прокралась к двери. Похожая в своей длинной до пят льняной рубашке на привидение, она приложила к ней ухо, потом взялась за ручку и слегка толкнула дверь.

Та неожиданно легко приоткрылась.

И все же она колебалась. В этой внезапно обретенной свободе было что-то тревожное. Корабль по- прежнему был в море. Конечно, Элинор не могла знать, где они нахедились — по-прежнему в Ирландском море или уже вошли в Ла-Манш, но сейчас это было не так уж важно. Предположим, она все-таки выберется из каюты — и что тогда? Снова прыгать за борт? Ну уж нет, решила она. Элинор расхотелось умирать. Стоя на пороге, девушка колебалась. Дверь была открыта, но она по-прежнему оставалась в ловушке. Может, именно поэтому стороживший ее воин не позаботился запереть дверь — ведь бежать ей было некуда.

И все же…

Выскользнув из каюты, Элинор неслышно, как тень, поднялась на палубу. Все было тихо, только вахтенные матросы настороженно вглядывались в темноту. Элинор на цыпочках двинулась дальше, но тут послышались голоса, и она едва успела юркнуть куда-то вниз, чтобы нос к носу не столкнуться с двумя моряками. Стараясь не дышать, она сжалась в комок, молясь, чтобы ее не заметили, и услышала негромкий разговор. Прямо у нее над головой была капитанская каюта. Снова взобравшись по лестнице, Элинор прокралась к ней. Окна по правому и левому борту были распахнуты настежь, и она сообразила, что внутри скорее всего собрались их главари, чтобы обсудить ситуацию. Скорчившись в три погибели, она присела под окном с правого борта и, осторожно заглянув внутрь, увидела горевшую на столе лампу и сидевшего напротив пирата. Рядом с де Лонгвилем устроился беловолосый норвежский капитан, а с другой стороны — какой-то незнакомый ей мужчина. Такой же высокий, как и те двое, с густыми каштановыми волосами и окладистой бородой, он хоть и был уже немолод, однако производил впечатление человека достаточно сильного. Элинор вдруг затрясло — ей показалось, она догадывается, кто этот сидящей перед ней человек.

Уоллес!

На мгновение она потеряла голову и чуть было не ринулась в каюту. Правда, у нее не было оружия… впрочем, это не важно. Она хотела только одного — ворваться в каюту, прыгнуть на него, а потом перегрызть ему горло, выцарапать ногтями глаза, задушить голыми руками… Это безумие, одернула себя Элинор. С таким же успехом можно было биться головой о каменную стену. Глубоко вздохнув, она заставила себя успокоиться, чтобы не пропустить ни слова из их разговора.

— Видите ли, — говорил Уоллес, — это ведь не совсем официальный визит. До меня к Филиппу приходили другие — искусные в дипломатии люди или же служители церкви, посланные к нему папой. А меня поддерживает лишь надежда, что моя репутация и способность убеждать смогут принести хоть какую- то пользу моей многострадальной родине. Папа, насколько я слышал, решил-таки признать Шотландию как независимое государство и подтвердил, что, как христианское королевство, она подчиняется Риму.

— Французский король ищет наемников. Бог свидетель, чаще всего битвы выигрывали именно наемные войска, — жестко проговорил светловолосый капитан, которого, насколько она поняла, звали Эриком.

— Наемники — да, а пираты? — вставил де Лонгвиль.

— Мне говорили, что король Франции пообещал даровать прощение и всяческие милости тем пиратам, что обратят свое оружие против английских кораблей, — ответил Уоллес. — И даже если он настроен против шотландцев, то уж наверняка не станет считать тебя одним из нас — даже в том случае, если он успел уже подписать с Эдуардом новый договор.

— Это верно, — согласился Эрик. — Мне и раньше случалось иметь дело с Филиппом. Никакой договор с Англией не помешает ему строить козни за спиной Эдуарда.

— В какой-то степени это весьма прискорбно, — проговорил Уоллес. — Нелегко быть королем, у которого так много врагов. Хоть и покоренный, Уэльс ненавидит Эдуарда. Франция всегда враждовала с Англией. А Шотландия… вы сами знаете, дети мои, что мы поклялись Богом всегда быть заодно с Уэльсом, чего бы это нам ни стоило.