преодолевая слабость, воскликнул:

— Это ты! Афродита! Богиня морская! Как ты светла!

Она наклонилась и поцеловала его.

— Богиня! — прошептал он. — Какие золотые у тебя волосы! Какие синие глаза! — И, крепче сжав ее руку, он притянул ее к себе. — Ты теперь со мною, моя! Так ты манила меня тогда, у голубого Эгейского моря!

— Фрэнк, Фрэнк! Если б я могла быть твоей богиней всю жизнь, всегда!

Она поняла, что он бредит, и пыталась успокоить его.

— Какая у тебя улыбка… — невнятно продолжал Каупервуд. — Улыбнись мне еще раз. Точно луч солнца. Подержи мои руки в своих, моя Афродита — пенорожденная!

Беренис присела на край постели и тихо заплакала.

— Афродита, не покидай меня! Ты так нужна мне! — И он порывисто припал к ней.

В эту минуту вошел доктор Джемс и, заметив, в каком состоянии Каупервуд, тотчас подошел к нему. Потом он окинул внимательным взглядом Беренис.

— Вы должны гордиться, дорогая! — сказал он. — Такой гигант нуждается в вас. Но оставьте нас вдвоем минуты на две. Мне нужно восстановить его силы. Мы не дадим ему умереть.

Она вышла из комнаты, а доктор тем временем дал больному подкрепляющее лекарство. Через несколько минут Каупервуд перестал бредить и пришел в себя.

— Где Беренис? — спросил он.

— Она скоро придет, Фрэнк, но сейчас для вас главное — отдых и покой, — сказал Джемс.

Однако Беренис, услышав, что больной зовет ее, вошла и в ожидании присела на низенький стульчик у его постели. Немного спустя он открыл глаза.

— Знаешь, Беренис, — сказал он, как бы продолжая прерванный разговор, — очень важно сохранить дворец как он есть, — пусть он остается хранилищем для моих картин и скульптур.

— Да, знаю, Фрэнк, — мягко и участливо ответила Беренис. — Ты ведь всегда так любил его.

— Да, всегда любил. Едва сойдешь с асфальта Пятой авеню, переступишь порог — и ты уже в пальмовом саду. Бродишь среди цветов и растений, присядешь — рядом плещет вода, журчат струйки, стекая в маленький пруд — и слушаешь, точно музыку, будто это звенит ручеек в зеленой прохладе леса.

— Знаю, милый, знаю, — шепнула Беренис. — Но сейчас ты должен отдохнуть. Я буду здесь, с тобой рядом, даже когда ты будешь спать. Теперь я твоя сиделка.

Позже в тот вечер, да и во все последующие вечера, ухаживая за больным, Беренис с удивлением убеждалась, что он все еще не утратил интереса к делам, которыми был уже не в состоянии заниматься. То он заговаривал о картинной галерее, то о метрополитене, то о больнице.

Хотя ни Беренис, ни доктор Джемс не подозревали этого, Каупервуду оставалось жить всего несколько дней. И все же в присутствии Беренис он становился бодрее, но, поговорив минуты две-три, неизменно уставал и его клонило ко сну.

— Пусть спит как можно больше, бережет силы, — сказал доктор Джемс.

Эти слова совсем обескуражили Беренис. Она робко спросила, нельзя ли что-нибудь еще попробовать, чтобы вылечить Каупервуда.

— Нет, — ответил Джемс. — Сон для него сейчас самое лучшее лекарство, и он еще может поправиться. Я применяю самые сильные подкрепляющие средства, какие мне известны, но нам остается только ждать. Еще может наступить перелом к лучшему.

Однако перелома к лучшему не наступило. Наоборот, за сорок восемь часов до конца в состоянии больного наступило явное ухудшение, так что доктор Джемс поспешил послать за Фрэнком Каупервудом- младшим и дочерью Каупервуда Лилиан, ныне миссис Темплтон. Приехав, и дочь, и сын сразу заметили, что у постели больного нет Эйлин. Доктор Джемс на их вопрос, почему отсутствует миссис Каупервуд, пояснил, что по каким-то своим соображениям она отказалась посещать мужа.

Хотя дети Каупервуда знали, что в отношениях между Эйлин и их отцом существует холодок, все же они по-своему поняли ее отказ приехать к мужу в такое время и сочли своим долгом сообщить ей о его тяжелом состоянии. Они тотчас поспешили к телефону-автомату и позвонили Эйлин, но, к своему удивлению, убедились, что она вовсе не желает ничего знать ни о Каупервуде, ни о его детях. Он сам хотел, чтобы доктор Джемс и мисс Флеминг ведали его делами, не считаясь с нею, вот пускай они теперь и заботятся обо всем, а она не пойдет к нему — ни за что!

Лилиан и Фрэнк были ошеломлены такой жестокостью, но им больше ничего не оставалось, как вернуться к отцу и ждать, к чему приведет кризис. Доктор Джемс, Беренис, Джемисон беспомощно стояли вокруг больного, с ужасом сознавая, что ничего сделать нельзя. Так они ждали часами, прислушиваясь к тяжелому дыханию Каупервуда, а оно то становилось громче, то замирало, и тогда в комнате наступала тишина… На вторые сутки он вдруг рванулся, словно желая стряхнуть с себя невыносимую усталость, приподнялся на локте, будто затем, чтобы оглядеть комнату, потом так же внезапно упал навзничь и больше не шевельнулся.

Смерть! Смерть! Вот она перед ними — неотвратимая и суровая!

— Фрэнк! — закричала Беренис, вся похолодев и глядя на него широко раскрытыми, изумленными глазами. Она бросилась к нему и, упав на колени, схватила его влажные руки и зарылась в них лицом. — Фрэнк, милый, нет, нет!.. — вырвалось у нее, и, теряя сознание, она медленно сползла на пол.

Смерть Каупервуда повергла всех в смятение: сразу встало столько проблем — одни не терпели отлагательства, другими надлежало заняться в недалеком будущем; и все это было до такой степени сложно, что несколько минут все стояли вокруг умершего, как громом пораженные. Самым находчивым и хладнокровным оказался доктор: прежде всего он с помощью Джемисона перенес Беренис в свою комнату. Когда они уложили ее на кушетку. Джемс посоветовал Джемисону позвонить миссис Каупервуд и попросить ее распорядиться насчет похорон.

Джемисон позвонил — и ему пришлось вести пренеприятный разговор.

Отношение Эйлин к смерти мужа очень встревожило и доктора и секретаря, — казалось, без скандала на всю страну не обойтись.

— Почему вы обращаетесь ко мне? — заявила она. — Просите совета у доктора Джемса или у мисс Флеминг! Это они ведали всеми его делами и здесь и в Лондоне.

— Но, миссис Каупервуд, — вымолвил удивленный Джемисон, — это же ваш муж. Неужели вы не хотите, чтобы его перенесли к вам в дом?

— Мистер Каупервуд совершенно не считался со мною, — последовал лаконичный резкий ответ. — Он обманывал меня, все обманывали — и его врач и его любовница. Пусть они обо всем и заботятся — пускай отправят тело в какой-нибудь морг и оттуда везут хоронить.

— Но, миссис Каупервуд! — Джемисон в волнении даже повысил голос. — Это неслыханно! Все газеты станут кричать об этом. Неужели вам будет приятно, если вокруг смерти такого большого человека, как ваш муж, разыграется скандал?

Тут доктор Джемс, слышавший этот поразительный разговор, подошел к телефону и взял у Джемисона трубку.

— Миссис Каупервуд, с вами говорит доктор Джемс, — сказал он холодно. — Как вам известно, мистер Каупервуд вызвал меня к себе, когда он вернулся в Америку. Мистер Каупервуд не родственник мне, я заботился о нем, как заботился бы о любом другом пациенте, в том числе и о вас. Но если вы будете упорствовать и не измените своего недостойного отношения к праху человека, который был вашим мужем и завещал вам свое имущество, — уверяю вас, вы покроете себя позором до конца дней своих. Как-никак, должны же вы отдавать себе отчет в своих поступках.

Он подождал секунду, но Эйлин не отвечала.

— Вот что, миссис Каупервуд, я ведь прошу вас не о каком-то одолжении, — продолжал Джемс. —