ней есть хоть капля рассудка, хоть капля гордости… А впрочем, к чему я говорю все это? Ты все равно не слушаешь. Ты не хочешь над этим задуматься. Но скажи, пожалуйста, — добавила она, — как ты предполагаешь уладить дело с миссис Дэйл? Неужели ты надеешься, что она сдастся без борьбы, даже если я не стану бороться? Не спеши и подумай хорошенько. То, что ты собираешься сделать, ужасно.

— Подумай! Подумай! — с горечью и бешенством воскликнул Юджин. — Как будто я мало думал все эти годы! Какого черта еще думать! Я только и делал, что думал. Я столько думал, что у меня вся душа изныла. Я столько думал, что рад бы разучиться думать. И насчет миссис Дэйл я тоже думал, можешь не сомневаться. С ней я потом сговорюсь. Сейчас я хочу только, чтобы ты раз навсегда поняла, какие у меня намерения. Сюзанна будет моей, и тебе не остановить меня.

— Ах, Юджин, — вздохнула Анджела, — если бы кто-нибудь мог открыть тебе глаза! Отчасти вина, конечно, моя. Я бывала строга с тобой, подозрительна, ревнива, но разве ты не давал мне поводов? Я вижу теперь, что поступала неправильно. Я была слишком черствой, слишком подозрительной. Но если бы ты дал мне хоть малейшую возможность, я исправилась бы (она уже не думала о смерти), честное слово, я исправилась бы. Ты рискуешь потерять очень многое. Стоит ли идти на это? Тебе известно, как у нас смотрят на такие вещи. Что, по-твоему, скажет общество, если тебе даже удастся получить свободу? Ведь ты не можешь отказаться от своего ребенка. Повремени, посмотрим, чем это кончится. Может быть, я умру. Мало ли бывает таких случаев. Тогда ты будешь свободен и поступишь, как тебе угодно. Ведь ждать осталось недолго.

Это был благовидный предлог, чтобы удержать его. Но он понял ее хитрость.

— Дудки! — крикнул он, в раздражении прибегая к одному из жаргонных словечек, которые недавно стали входить в моду. — Я все прекрасно понимаю и вижу, куда ты гнешь. Во-первых, я не верю, что ты беременна. Во-вторых, ты вовсе не умрешь. И я не намерен ждать, пока стану свободным… Я тебя знаю и не верю тебе. То, что я собираюсь делать, на тебе не отразится. Нуждаться ты не будешь. И никому не надо этого знать, если только сама ты не поднимешь, шума. Мы с Сюзанной сумеем договориться. Я прекрасно понимаю, о чем ты хлопочешь, но тебе не удастся мне помешать. А если ты пойдешь на это, я все брошу — и квартиру, и службу, и тебя…

Он в исступлении сжал кулаки. У Анджелы руки ныли от нервных спазм. Глаза жгло, сердце бешено колотилось. Этот угрюмый человек, такой властный, упрямый, такой неистовый, казался ей чужим. Неужели это тот самый Юджин, который всегда так считался с нею? Ведь он буквально на цыпочках ходил. Правда, случалось ему и вспылить, но потом он сам, бывало, пожалеет и попросит прощения. Она хвасталась перед некоторыми приятельницами, и особенно перед Мариеттой, — хотя хвастовство это было шутливое, безобидное, — что может обвести Юджина вокруг пальца. Он был такой покладистый и тихий. А сейчас перед нею мятежный демон, одержимый кощунственным желанием, готовый сокрушить и свою, и ее жизнь, и, пожалуй, жизнь Сюзанны. Впрочем, до Сюзанны и до миссис Дэйл ей было мало дела. Ее страшила мысль о собственной загубленной жизни и о жизни Юджина, над которой нависла такая угроза.

— А ты подумал, что сделает мистер Колфакс, когда узнает? — спросила она, в отчаянии хватаясь за этот довод и надеясь запугать его.

— Наплевать мне на то, что сделает мистер Колфакс. Наплевать мне на всех на свете. Я люблю Сюзанну Дэйл! Она любит меня! Я ей нужен! Вот и все! А теперь я пойду к ней. Попробуй только остановить меня!

Сюзанна Дэйл! Сюзанна Дэйл! Какую ярость, какой страх вызывало в Анджеле это имя! Никогда еще не понимала она так ясно, какая сила таится в красоте. Сюзанна Дэйл была молода и красива. Еще сегодня вечером Анджела смотрела на нее и думала, как она очаровательна, какое прелестное у нее личико, — и вот, оказывается, Юджин подпал под ее чары и погубил себя. О, какая страшная вещь красота! И эта так называемая светская жизнь! Зачем только она устраивала приемы? Зачем подружилась с семейством Дэйл? Но, с другой стороны, мало ли девушек среди их знакомых, ничем не уступающих Сюзанне, — Марджори Мак-Ленан, например, или Флоренс Рил, Генриетта Тэнмен, Аннета Кин. Любая из них могла оказаться на месте Сюзанны. Что же, надо было совсем устранить молодых девушек из жизни Юджина? Нет, все дело в нем самом. Все дело в его отношении к жизни, в той власти, какую имеет над ним красота, особенно женская. Теперь ей все ясно. Он просто слабовольный человек. Красота всегда кружила ему голову, Анджела знала это и по собственному опыту, — как он восхищался когда-то ее телом!

«Боже, — беззвучно шептала она, — научи меня, что делать! Я недостойна твоей помощи, но все же помоги мне. Помоги мне спасти его. Помоги мне самой спастись!»

— Ах, Юджин! — произнесла она вслух, уже ни на что не надеясь. — Не спеши, подумай. Позволь Сюзанне уйти утром домой, а сам успокойся, образумься. Меньше всего я думаю о себе. Я могу простить и забыть. Обещаю тебе никогда об этом не вспоминать. Если будет ребенок, я сделаю все, чтобы он тебе не мешал. И вообще постараюсь, чтобы его не было. Может быть, время еще не упущено. Я буду теперь совсем другая. О! — И она разразилась слезами.

— Нет, черт возьми! — воскликнул он, вставая. — Нет, нет и нет! Хватит! Кончено! Довольно с меня этих притворных слез и истерик! Сейчас слезы, а через минуту ярость, и ненависть, и бесконечные увертки. Нет уж! Хватит тебе быть моим хозяином, тюремщиком! Теперь мой черед! Попробую теперь я быть тюремщиком, попробую я для разнообразия покомандовать! Сейчас я на коне и постараюсь удержаться в этой позиции. Можешь плакать, сколько тебе угодно, можешь делать с ребенком все, что хочешь. Кончено! Я устал и иду спать. Но помни: все остается так, как я сказал. Кончено! И больше нам не о чем говорить!

Он быстрыми шагами вышел из комнаты, озлобленный и взбешенный, но, войдя к себе в спальню, расположенную по другую сторону студии, опустился в кресло, чувствуя, что не в силах уснуть. Его мозг был взбудоражен мыслями о Сюзанне, сознанием, что вся его прежняя жизнь так быстро, так бесповоротно разлетелась вдребезги. Теперь, если он сумеет поставить на своем — а это безусловно так и будет, — он завладеет Сюзанной. Если иначе нельзя, она согласится жить с ним тайно. У них будет студия, вторая квартира. Анджела, вероятно, не даст ему развода, особенно если то, что она сказала, — правда. Да он и не будет настаивать. Из разговора с ней он вынес впечатление, что она боится его и не станет поднимать скандала. Да и что в сущности может она сделать? Он действительно хозяин положения. Сюзанна принадлежит ему. Он обеспечит Анджелу и будет счастлив с Сюзанной.

Сюзанна! Сюзанна! Как она прекрасна! Как благородно, как смело держала она себя сегодня! Как это было восхитительно, когда она взяла его за руку и сказала: «Ведь я люблю его, миссис Витла!» Да, она любит его. Несомненно. Она молода, очаровательна, в ней зреют прекрасные чувства. Со временем она превратится в обаятельную женщину. И она так молода! Как обидно, что он еще не свободен. Ну что ж, подождем! Время все уладит, а пока Сюзанна будет принадлежать ему. Он поговорит с ней, он ей все объяснит. Бедная маленькая Сюзанна! Она там, в своей комнате, думает о том, что ждет ее, а он не может даже пойти ее утешить. Он чувствовал, что это неудобно, а кроме того, Анджела могла поднять шум. Но завтра! Завтра они пойдут вместе гулять, он поговорит с ней, они составят план действий, завтра он сообщит ей свои намерения и услышит, что она ему скажет.

Ночь прошла без новых треволнений, но уже и то, что произошло, казалось Юджину самым невероятным, самым крупным событием всей его жизни. До той минуты, как Анджела вошла в студию, он в сущности не ожидал, что дело примет такой трагический оборот, да, по правде говоря, он и вообще-то мало думал о том, что будет. В последнее время, когда, лежа по ночам, он предавался своим путанным грезам, ему нередко приходило в голову, что в конце концов надо будет расстаться с Сюзанной, хотя как, когда и почему, он сам бы не мог сказать. Он в буквальном смысле слова был без ума от нее, и разлука с ней казалась ему немыслимой. Бывали и другие минуты, когда ему представлялось, что некие неведомые силы заранее сговорились увенчать его жизненный путь, даровав ему полное счастье. Он всегда считал, что жизнью его управляет таинственный рок. И что его талант — дар природы, что на него возложена миссия произвести переворот в американском искусстве или по меньшей мере двинуть его вперед, и что природа обычно посылает для таких целей своих избранников, осыпая их милостями. И тут же ему, наоборот,