остепениться. Я знала, что ты не хочешь ребенка. Я так и думала, что ты рассердишься, когда я тебе расскажу об этом, и долго не решалась. Мне и самой не хотелось иметь ребенка. Но я надеялась, что родится девочка, я знаю, как ты неравнодушен к маленьким девочкам. Теперь, после того, что произошло сегодня, мне все это кажется глупым. Я вижу, как я ошиблась. Да, я вижу, но злого умысла у меня не было, Юджин правда, не было! Я хотела удержать тебя, привязать к себе, чтобы тебе же помочь. Неужели ты станешь винить меня за это? Ведь я как-никак твоя жена.
Юджин раздраженно пожал плечами, и Анджела умолкла, не зная, как продолжать. Она видела, что он страшно озлоблен, что у него тяжело на душе, и все же была возмущена его отношением. Так трудно было с этим примириться после полнейшей уверенности, что у нее на Юджина все права, и общественные и моральные, — права, которыми он не смеет пренебрегать. А теперь она лежит больная, измученная и молит о том, что естественно принадлежит ей и ее будущему ребенку.
— Да, Юджин, — продолжала она все с той же печалью в голосе и по-прежнему без малейшего признака гнева, — подумай, прошу тебя, подумай хорошенько, пока ты не совершил ничего непоправимого. Ты только воображаешь, будто любишь эту девушку, на самом деле это не так. Тебе кажется, что она прекрасна, и чиста, и мила, и ты готов все вокруг себя растоптать и уйти от меня. Но ты ее не любишь, ты скоро сам убедишься… Ты никого не любишь, Юджин, ты не способен любить. Ты слишком для этого эгоистичен. Если бы ты был способен на какую-то привязанность, частица ее досталась бы и мне, — разве я не старалась изо всех сил быть тебе хорошей женой? Но все оказалось напрасным. Я знала все эти годы, что ты меня не любишь. Я читала это в твоих глазах, Юджин. Ты никогда не был по-настоящему мне близок, как бывает любящий человек, — ты просто терпел меня. В душе ты всегда был холоден и равнодушен, и теперь, оглядываясь назад, я вижу, что и сама сделалась такой. Я тоже стала холодной и черствой. Я старалась закалить себя, чтобы быть такой жестокой, и теперь мне ясно, к чему это привело. Мне очень жаль. Что касается Сюзанны, то ты и ее не любишь и никогда не будешь любить. Она слишком молода для тебя. Ее взгляды не могут сходиться с твоими. Ты воображаешь, что она ласковая и нежная и вместе с тем умная, с большой душой. Но неужели ты думаешь, что, будь она такой, она способна была бы стоять передо мною, как стояла сегодня, смотреть в глаза мне — твоей жене! — и говорить, что она любит тебя — моего мужа? Неужели ты думаешь, что, будь у нее хоть капля стыда, она оставалась бы сейчас в этом доме, зная, как обстоит дело, — ты ведь, конечно, все ей рассказал? Что же это за девушка, хотела бы я знать? И ты называешь ее порядочной! Порядочной?! Но разве порядочная девушка способна на что-либо подобное?
— Нельзя на таком основании судить о человеке, — возразил Юджин, который то и дело прерывал речь Анджелы возгласами протеста и едкими репликами. — При создавшемся положении все должно казаться некрасивым. У Сюзанны не было намерения объявлять тебе, что она меня любит. Она не за тем сюда приехала, чтобы целоваться со мною в твоем доме. Это я добивался ее любви. Во всем виноват только я. Теперь она любит меня. Я не знал ничего о твоей тайне. Но если бы даже и знал, это ровно ничего не изменило бы. Вообще не стоит об этом говорить. Факт остается фактом. Я люблю Сюзанну, а все остальное не имеет никакого значения.
Полулежа на высоко взбитых подушках, Анджела глядела в стену; у нее не было больше ни сил, ни мужества для дальнейшей борьбы.
— Я понимаю, что с тобой происходит, Юджин, — сказала она после некоторой паузы. — Дело не во мне, — тебя тяготит ярмо, ярмо брака. Тебе не следовало жениться. То же самое повторилось бы и со всякой другой женщиной — как бы она тебя ни любила и сколько бы у нее ни было детей, ты все равно захотел бы освободиться и от нее и от них. Да, Юджин, тебя тяготит брак. Тебе нужна свобода, и ты не успокоишься, пока не добьешься ее. Появление ребенка ничего не изменило бы. Теперь я это понимаю.
— Да, мне нужна свобода! — подтвердил он запальчиво и раздраженно. — И я ее добьюсь. Какое мне дело до чего бы то ни было! Мне опротивело лгать и притворяться. Мне опротивели твои пошленькие взгляды на жизнь, твои представления о том, что хорошо и что плохо. Вот уже одиннадцать или двенадцать лет, как я терплю это. Я как арестант сидел с тобой каждое утро за завтраком и каждый вечер за обедом. Я выслушивал твои рассуждения насчет жизни и возмущался каждым твоим словом и презирал твои теории. Я шел на все, чтобы не оскорблять твоих чувств. Но теперь с этим кончено. Что я получил взамен? Ты шпионила за мной, ты мешала мне на каждом шагу. Ты обыскивала мои карманы в поисках каких-то писем. Ты пилила меня, если я осмеливался хотя бы раз вернуться вечером домой и не отдать тебе отчета в том, где я был. Отчего ты не ушла от меня тогда, после истории в Ривервуде? Почему ты цепляешься за меня, зная, что я не люблю тебя? Точно я арестант, а ты мой тюремщик. Боже мой, мне тошно делается, когда я подумаю об этом. Впрочем, не о чем больше говорить. С этим все кончено. Кончено бесповоротно, я разделался с этой жизнью раз и навсегда. Теперь я заживу так, как мне хочется, и буду заниматься тем, что мне нравится. Я буду жить с человеком, который мне дорог. Вот и все. А ты можешь делать все, что тебе угодно.
Он был похож на молодого коня, закусившего удила и вообразившего, что, если он будет рваться и становиться на дыбы, он навсегда вернет себе свободу, — на коня, которому видятся зеленые поля и просторные пастбища. Он чувствовал себя свободным, несмотря даже на то, что сообщила ему Анджела. Эта ночь вернула ему свободу, и он будет свободным! Сюзанна не откажется от него, он был уверен. Он должен раз навсегда внушить Анджеле, что к прошлому нет возврата, как бы все ни сложилось.
— Да, Юджин, — грустно ответила она, выслушав его горячие речи. — Я тоже думаю, что тебе нужна свобода. Теперь я это вижу. Я начинаю понимать, как много она для тебя значит. Но я совершила ужасную ошибку. Обо мне ты совсем не хочешь подумать. Что же мне делать? Я говорю правду — если я не умру, у меня будет ребенок. Но, вероятно, я умру. Я боюсь этого, вернее, боялась раньше. Теперь мне все равно. Теперь мне незачем жить, может быть, только ради ребенка. Разве я знала, что у меня окажется ревматизм? Разве я знала, что это отразится на моем сердце? Разве я могла думать, что ты так поступишь? Теперь мне все безразлично. О! — с глубокой печалью воскликнула она, и горячие слезы хлынули у нее из глаз. — Какая это была ошибка! Зачем только я это сделала?
Юджин сидел, упорно не поднимая головы. Слезы Анджелы нисколько не тронули его. Он не верил, что она умрет, — и надеяться нечего! Он думал лишь о том, что положение страшно осложнилось, — или что она разыгрывает комедию, — но это ни в коем случае не должно быть для него препятствием. Зачем она пыталась обмануть его? Анджела во всем виновата. Теперь она плачет, но это все то же лицемерие, к которому она прибегала и раньше. Он вовсе не собирается бросить ее на произвол судьбы. Средств к жизни у нее будет достаточно. Но он не намерен больше жить с нею, — если это удастся устроить, или, в крайнем случае, — только для виду. Все свое время он будет отдавать Сюзанне.
— Мне дела нет до того, какой ценой тебе придется за это расплачиваться, — заговорил он наконец. — Я больше не хочу с тобой жить. Я не просил тебя производить на свет ребенка. Я тут ни при чем. Материально ты будешь обеспечена, но жить с тобой я не стану.
Он снова нервно задвигался в качалке. На лице Анджелы горел болезненный румянец. Черствость этого человека на минуту вызвала в ней ярость. Она, конечно, не думала, что ей грозит голод, но их дом, общественное положение, комфорт — на всем этом придется поставить крест.
— Да, да, я понимаю, — жалобно сказала она, стараясь взять себя в руки. — Но надо считаться не только со мной. Подумал ли ты о миссис Дэйл, о том, что она скажет и сделает? Напрасно ты надеешься, что она отдаст тебе Сюзанну и не попытается помешать вам. Она умная женщина. Сюзанну она любит, как бы своенравна та ни была. К тебе она хорошо относится, но неужели ты воображаешь, что она не изменит своего отношения, когда узнает, что ты сделал с ее дочерью? И как ты, кстати, собираешься поступить? Ты не можешь жениться на ней раньше чем через год, даже если бы я и согласилась развестись с тобой. Ты ведь знаешь, что эта процедура длится не меньше года.
— Я буду жить с Сюзанной — вот как я намерен поступить, — твердо заявил Юджин. — Она любит меня и согласна принять меня таким, какой я есть. Она не нуждается в брачных церемониях, в обетах, кольцах и прочем. Она презирает все это. Пока я люблю ее, она будет моей. А если я ее разлюблю, она сама не захочет оставаться со мной. Тебе это дико слышать, не правда ли, — с горькой иронией добавил он. — В Блэквуде так не рассуждают!
Анджела вспыхнула. Его насмешки были невыносимо жестоки.
— Это она только говорит так, Юджин, — тихо произнесла Анджела, — просто она еще не опомнилась. Сейчас она вторит тебе. Ты приворожил ее. Но впоследствии, когда она придет в себя, если в
