вещах; большей частью они думали о себе и о том, что они стали бы делать, если бы не были прикованы к этой работе.
Нередко их живое и пылкое воображение устремлялось на ближайший объект. А кроме Клайда, они здесь почти не видели мужчин; притом в эти летние дни он появлялся в лучшем своем костюме, – и невольно девушки сосредоточивали свое внимание на нем. Их головы были полны фантастических представлений о том, в каких он отношениях с Грифитсами и с подобными им людьми, где и как живет, какими девушками интересуется. В свою очередь, и Клайд, когда его не слишком угнетало воспоминание о наставлениях Гилберта, склонен был помечтать об этих девушках, особенно о некоторых из них, – и это были почти чувственные мечты. Вопреки всем пожеланиям «Компании Грифитс» и несмотря на разрыв с Ритой, а может быть, именно из-за этого, он постепенно заинтересовался тремя работницами. Они были не слишком набожны и нравственны, любили удовольствия и находили Клайда очень красивым. Вот каково было это трио.
Руза Никофорич, американка русского происхождения, рослая чувственная блондинка с влажными темными глазами, вздернутым толстым носом и пухлым подбородком, сильно увлеклась Клайдом. Но он всегда держался так строго, что она даже самой себе не смела признаться в этом увлечении. Клайд, с его гладко причесанными на пробор волосами, в светлой в полоску рубашке, рукава которой он из-за жары засучивал до локтей, казался ей почти сверхъестественно красивым. Она восхищалась его начищенными до блеска коричневыми ботинками, черным кожаным поясом со сверкающей пряжкой, свободно и изящно завязанным галстуком.
Была еще Марта Бордалу, крепкая, живая француженка из Канады, хорошо сложенная, хотя, пожалуй, слишком полная; у нее были медно-рыжие волосы, зеленовато-серые глаза, полные, розовые щеки и маленькие, пухлые руки. Невежественная и распущенная, она была бы в восторге, если бы Клайд пришел к ней хоть на час. При этом, необузданная и хищная по натуре, она ненавидела всех, кого подозревала в нежных чувствах к Клайду, и потому не выносила Рузу Никофорич. Она видела, что Руза пыталась задеть Клайда локтем или прислониться к нему, когда он подходил ближе. Между тем сама она пускала в ход все известные ей уловки: расстегивала блузку так, что видна была грудь, во время работы вздергивала юбку чуть не до колен, до плеч открывала полные, круглые руки, стараясь показать Клайду, что на нее стоит потратить время. Ее лукавые вздохи и томные взгляды, которые она бросала на Клайда, когда тот оказывался поблизости, заставили Рузу однажды воскликнуть: «Вот французская кошка! Станет он смотреть на нее!» Руза так ревновала, что ей ужасно хотелось ударить Марту.
И, наконец, веселая толстуха Флора Брандт, типичная американка из низов, с вульгарным, но миловидным лицом; у нее были черные волосы, влажные черные глаза, затененные густыми ресницами, вздернутый нос, большой чувственный, но красивый рот и крупное, сильное и все же по-своему грациозное тело. Она изо дня в день смотрела на Клайда взглядом, который говорил: «Как! Я не нравлюсь тебе? Да как ты можешь меня не замечать? А ведь многие парни были бы в восторге, если бы им так повезло…»
И, глядя на этих трех работниц, Клайд постепенно стал думать, что они совсем не похожи на других девушек: они проще, не так сдержанны и осторожны, не так связаны условностями в выборе знакомств, – а потому он, пожалуй, мог бы, не опасаясь впоследствии разоблачения с их стороны, позабавиться с одной из них – и даже со всеми тремя по очереди, если его интерес к ним под конец зашел бы так далеко. И все осталось бы в тайне, особенно если заранее дать им понять, что он оказывает им великую милость, удостаивая их хотя бы взглядом. Уж конечно, насколько можно судить по их поведению, они охотно вознаградят его и многое разрешат, и не будут в обиде, если он, чтобы сохранить свое место на фабрике, потом снова перестанет их замечать. Но он дал слово Гилберту Грифитсу и пока не собирался его нарушать. Все это были только мимолетные мысли, возникавшие потому, что Клайд «казался в слишком трудном положении. По натуре он был крайне чувствителен к женской красоте, всегда готов вспыхнуть, увлечься. Нелегко ему было противиться голосу пола. И заигрывания этих девушек порою, конечно, искушали его, особенно в эти жаркие, томительные летние дни, когда ему некуда было пойти и не с кем поговорить. Временами он не мог удержаться, чтобы не подойти к тем девушкам, которые с ним особенно кокетничали, впрочем, встречая их взгляды и замечая плохо замаскированные подчас попытки прикоснуться к нему, он сохранял непринужденный вид и поистине удивительное при его характере напускное равнодушие.
В это время на фабрику поступило очень много заказов, и Уигэм и Лигет посоветовали Клайду взять дополнительно несколько девушек «на пробу»: речь шла о еще не обученных работницах, которые соглашались на очень низкую плату, поскольку, работая сдельно и не освоившись с техникой производства, они были не в состоянии зарабатывать больше. В отдел найма постоянно приходили люди, желавшие получить работу; в период затишья им отказывали или просто вывешивали объявления: «Рабочая сила не нужна».
Так как Клайд все еще был сравнительно новичком в этом деле и ему до сих пор не приходилось кого- либо нанимать или рассчитывать, Уигэм и Лигет решили посылать ему только тех девушек, которых предварительно проверит сам Лигет; Лигету нужны были также добавочные швеи, и когда среди девушек, присланных к нему из отдела найма, он находил подходящих для штамповочной, то направлял их к Клайду на испытание. Лигет заранее объяснил ему установленный для этих случаев порядок: при найме и увольнении временных работниц новеньким, как бы они хорошо ни работали, нельзя давать понять, что ими довольны, пока не выяснится окончательно, на что они способны. Надо держать их в уверенности, что они работают только удовлетворительно, так как иначе из них не получится хороших сдельных работниц, которые постоянно стремились бы достигнуть наилучших результатов. В период, когда фабрика перегружена заказами, можно нанять таким образом сколько угодно девушек, а когда надобность минет, можно так же спокойно их рассчитать, – разве что какая-нибудь из них окажется особенно быстрой и ловкой работницей: такую всегда желательно сохранить на фабрике; для этого можно уволить какую-нибудь работницу похуже или перевести кого-нибудь из постоянных служащих на другую работу, чтобы дать место новому, усердному и энергичному человеку.
На другой день после того, как было вывешено объявление, что на фабрике нужны работницы, Лигет в разное время привел к Клайду четырех девушек, каждый раз поясняя: «Вот мисс Тиндэл, – может быть, подойдет. Поставьте ее на испытание», или: «Посмотрите, может быть, эта девушка справится у вас с работой». Клайд задавал им обычные вопросы о том, где они работали раньше, какую именно исполняли работу, живут ли они здесь с семьей или одни (фабрика неохотно принимала одиноких девушек), объяснял, что представляет собой работа в штамповочной и как она оплачивается; затем подзывал мисс Тодд, и та вела девушке в гардеробную, указывала каждой шкафчик, куда можно повесить пальто, а потом подводила к рабочему столу и объясняла, что нужно делать. В дальнейшем Клайд и мисс Тодд должны были определить, стоит ли оставить ту или другую девушку на работе.
До сих пор, если не считать тех трех девушек, которые определенно привлекали его, Клайду совсем не нравились здешние работницы. В большинстве они были неуклюжи и туповаты, и Клайд подумывал о том, что надо бы нанять хоть несколько хорошеньких. Почему бы нет? Неужели в Ликурге нет ни одной красивой работницы? А у всех этих штамповщиц такие широкие лица, большие, толстые руки и ноги! Многие работницы – польки по происхождению, дочери польских эмигрантов, живущих в трущобах к северу от фабрики, – даже говорят неправильно. Наверно, у них и мыслей никаких нет – разве лишь о том, чтобы найти себе «парнишку» и ходить с ним на танцы… Американки, как заметил Клайд, были другого типа, – более нервные, худощавые, и держались они в большинстве чопорно и сдержанно: расовые, моральные и религиозные предрассудки не позволяли им, видимо, сближаться ни с другими девушками, ни с кем-либо из мужчин.
Но среди новых работниц, взятых на испытание в эти последние дни, появилась одна, которая заинтересовала Клайда больше всех девушек на фабрике. Она сразу показалась ему умнее и милее всех остальных, более одухотворенной; изящно и пропорционально сложенная, она, видимо, физически была не слабее других. Увидев ее впервые, Клайд решил, что в ней есть какое-то особенное очарование, не свойственное ни одной из этих девушек. В ней чувствовалась какая-то вдумчивость и пытливость и вместе с тем определенная смелость и решительность и вера в себя – черты человека с сильной волей и твердыми убеждениями. Тем не менее она призналась, что у нее нет опыта в подобной работе и она не знает, сумеет ли справиться с делом.
Ее звали Роберта Олден; раньше она работала на маленькой трикотажной фабрике в городке Трипетс- Милс, в пятидесяти милях к северу от Ликурга. На ней была далеко не новая коричневая шляпка, низко
