– Да, сэр, – торжественно ответил Клайд, – я понимаю. Я буду вести себя как следует, или меня уволят.

В эту минуту Клайд всерьез думал, что сумеет выполнить свое обещание. Сотни девушек наверху казались ему сейчас чем-то очень далеким и незначительным.

– Прекрасно! Теперь вот что. Не приступайте сегодня к работе. Отправляйтесь домой и обдумайте хорошенько все, что я вам сказал. И если не передумаете, тогда приходите завтра утром и принимайтесь за работу. С сегодняшнего дня вы будете получать двадцать пять долларов, и я хотел бы, чтобы вы были всегда одеты чиста и прилично и подавали хороший пример другим заведующим отделениями.

Он встал, холодный и надменный; но Клайд, обрадованный тем, что его заработок вдруг повысили и что теперь можно одеваться прилично, был бесконечно благодарен за все своему двоюродному брату и потому искренне хотел сойтись с ним поближе. Конечно, Гилберт суров, холоден и заносчив, а все-таки, видимо, он, как и дядя, не забывает о Клайде, иначе они не перевели бы его на лучшее место, да еще так быстро. Если бы только подружиться с ним, завоевать его симпатию! Вот тогда Клайд мог бы занять действительно великолепное положение, тогда у него появились бы и знакомства и успех в свете.

В отличном настроении, шагая бодро и уверенно, он вышел из огромной фабрики; он строил всевозможные планы на будущее, в частности, твердо решил испытать себя: на что он годен в жизни и в работе? Что бы ни случилось, он будет именно таким, каким явно хотят его видеть дядя и двоюродный брат; с работницами своего отделения он будет равнодушен, холоден и даже суров, если понадобится. И никаких отношений с Диллардом, с Ритой, с кем бы то ни было в этом роде, – во всяком случае, на ближайшее время.

Получать двадцать пять долларов в неделю! Заведовать отделением, где работают двадцать пять девушек! Снова прилично одеваться! Сидеть за служебной конторкой в углу у окна, откуда открывается прекрасный вид на реку! – и, наконец, после двух месяцев тяжелой работы в жалком подвале чувствовать себя довольно значительной особой на этой огромной фабрике. И так как он – родственник Грифитсов и к тому же получил повышение, Уигэм и Лигет время от времени заходят к нему и любезно дают ему советы и указания. И некоторые заведующие других отделений и даже кое-кто из главной конторы – ревизор или агент по рекламе, проходя мимо, задерживаются, чтобы с ним поздороваться. Теперь, когда он достаточно освоился с новой работой, у него есть время осмотреться, узнать кое-что о фабрике в целом, о производственных процессах и снабжении. Он узнал, откуда берется это огромное количество полотна и бумажной ткани; узнал, что этажом выше, в огромном закройном цехе, сотни опытных высокооплачиваемых закройщиков выкраивают из этой ткани воротнички; узнал, что на фабрике есть особое бюро по найму рабочих и служащих, есть свой врач и своя больница, есть в главном здании своя столовая, где могут обедать одни только служащие фабрики, – теперь и Клайд, в качестве начальника отделения, мог бы завтракать здесь, если бы захотел и если бы решился тратить на это деньги. Скоро он узнал также, что в нескольких милях от Ликурга, на берегу реки Могаук, вблизи поселка Вантроуп, находится клуб для служащих ликургских фабрик; членами этого клуба состоят почти все начальники цехов окрестных фабрик, – но, увы, хозяева «Грифитс и Кь» относятся неодобрительно к общению своих служащих со служащими других компаний – и мало кто решается пренебречь их неодобрением. Впрочем, как сказал однажды Лигет, Клайд – член семейства Грифитс – вероятно, мог бы записаться в клуб. Но помня о строгих наставлениях Гилберта и о своих высоких родственных связях, Клайд решил, что самое лучшее – держаться подальше от всех. И вот, неизменно любезный и приветливый с окружающими, он все же оказался теперь гораздо более одиноким, чем мог бы быть при других условиях; избегая Дилларда и ему подобных, он после работы одиноко сидел у себя в комнате, а в субботу и воскресенье вечерами бродил по улицам и бульварам Ликурга или соседних городов. Думая, что это будет приятно его дяде и двоюродному брату и поднимет его в их мнении, он даже начал посещать пресвитерианскую церковь, которую, как он узнал, посещали обычно Грифитсы. Однако он ни разу не встретил их там, потому что с июня до сентября они проводили субботы и воскресенья на Лесном озере, куда обычно перебиралось на лето все высшее общество Ликурга.

В сущности, летом вся светская жизнь в Ликурге замирала. В самом городе в это время не происходило ничего интересного; а несколько раньше, в мае, все было по-другому. Клайд читал в местных газетах, а иногда и наблюдал издали, как развлекаются Грифитсы и их друзья: состоялся выпускной вечер и бал в школе Снедекер, где училась Белла; потом были устроены танцы у Грифитсов: над площадкой перед их домом был натянут полосатый тент, и на деревьях развешаны китайские фонарики. Клайд случайно увидел это, когда вечером, бродя в одиночестве по городу, дошел до их особняка. И снова он с жадным любопытством стал думать о Грифитсах, об их высоком положении и о своем родстве с ними. Но Грифитсы, удобно устроив его на незначительной и нетрудной должности, забыли и думать о нем. Ему теперь неплохо, а когда-нибудь после они, может быть, и пожелают снова его увидеть.

Спустя некоторое время он прочел в ликургской газете «Стар», что 20 июня состоится традиционный праздник цветов и автомобильные состязания между соседними городами (Фондой, Гловерсвилом, Амстердамом и Скенэктеди); в этом году праздник состоится в Ликурге, и это будет, писала «Стар», последнее значительное событие в светской жизни города перед ежегодным переселением на озера и в горы всех тех, кто имеет возможность уехать в такие места. В числе участников состязания, которые должны защищать честь славного города Ликурга, были упомянуты Белла, Бертина, Сондра и, разумеется, Гилберт. Так как этот праздник пришелся на субботу, то Клайд (он был в своем лучшем костюме, но при этом старался остаться незамеченным в толпе зрителей) снова увидел девушку, Пленившую его с первого взгляда. Она плыла в челне на волнах белых роз, держа в руках весло, обвитое желтыми нарциссами, – все это изображало какую-то индейскую легенду, связанную с рекой Могаук. В волосах Сондры, убранных, как у индианки, красовалось желтое перо; она была так хороша, что не только завоевала приз, но и вторично поразила воображение Клайда. Что за счастье принадлежать к такому обществу!

Затем Клайд увидел Гилберта в сопровождении очень красивой девушки: он правил одной из четырех машин, представлявших четыре времени года. Машина Гилберта изображала зиму, и девушка, закутанная в горностаи, стояла среди сплошной массы белых роз, заменявших снег. Следом шла другая машина, где Белла Грифитс олицетворяла весну; задрапированную в прозрачные ткани, ее наполовину скрывал водопад темных фиалок. Эффект был поразительный, и Клайдом овладели сладостные, но и мучительные мечты о любви, юности, любовных приключениях. В конце концов, быть может, напрасно он расстался с Ритой…

А между тем жизнь Клайда шла по-прежнему, только у него теперь было больше времени предаваться своим мыслям. Когда ему повысили жалованье, он прежде всего подумал о том, чтобы найти себе комнату в каком-нибудь частном доме, хотя бы и дальше от фабрики, но на лучшей улице. Переехав от миссис Каппи, он окончательно расстанется с Диллардом. И, кроме того, теперь, когда его повысили в должности, может случиться, что кто-нибудь из приближенных Сэмюэла Грифитса или Гилберта зайдет к нему по делу. Что они скажут, если увидят, в какой комнатушке он живет?

И через десять дней после нового назначения ему удалось благодаря своему звучному имени получить комнату в одном из лучших домов на Джефферсон-авеню – улице, которая шла параллельно Уикиги-авеню на расстоянии всего нескольких кварталов. Дом принадлежал вдове управляющего одной фабрики; ей приходилось сдавать две комнаты, чтобы справиться с расходами по дому, которые превышали ее скромные средства. Миссис Пейтон давно жила в Ликурге, много слышала о Грифитсах и сразу же заметила сходство Клайда с Гилбертом. Очень заинтересованная им и его приятной внешностью, она предложила ему прекрасную комнату всего за пять долларов в неделю, и он тотчас согласился.

Шла своим чередом и его работа на фабрике; но хотя Клайд твердо решил не обращать внимания на подчиненных ему работниц, ему не всегда удавалось сосредоточиться на своих механически однообразных обязанностях и не замечать всех этих девушек, тем более, что некоторые из них были очень хорошенькие. Стояло жаркое лето – конец июня. К двум-трем часам дня на фабрике все уставали от бесконечного однообразия работы, и тогда всех охватывала слабость, какая-то почти чувственная истома. Тут были молодые женщины и девушки всех типов, с самыми характерами и настроениями, и все они, лишенные мужского общества, досуга, каких-либо развлечений, были, в сущности, заперты здесь наедине с Клайдом. Воздух в помещении почти всегда был душный и расслабляющий, а за раскрытыми огромными окнами виднелся Могаук, сверкающий мелкой рябью; берега его зеленым ковром устилала трава, кое-где росли группы тенистых деревьев. Казалось, все говорило о радостях, которые ждут тех, кто бродит по этим берегам. А так как работа была чисто механическая, то девушки могли размышлять о разных приятных