ветер гнал перед собой огромные волны, похожие на горы.

Морякам чудились в волнах безглазые морды морских химер, обезображенные яростью, которые приготовились жрать человеческое мясо. Вендийцы верили, что эти твари со змеиным телом, обитают в кромешной тьме на морских глубинах, куда не отваживаются заплывать даже кракены. И только в шторм их, случается, выбрасывает на поверхность.

Налетел порыв резкого ветра, сильного как пощечина обиженной невесты, и холодного, как вода в подземных погребах Халоги. Корабль сильно качнулся, как будто задел днищем мель.

Паруса шумно хлопнули, потом на короткий отрезок времени обвисли, и затем неожиданно снова наполнились ветром. Но на этот раз в противоположном направлении.

Свободный конец одного из тросов, удерживавших край большого паруса, захлестнулся вокруг растяжки. Да так неудачно, что потянул за собой конец рея. Большой парус снова хлопнул — и развернулся поперек судна. Море, словно ожидало этого. Налетел еще более бешеный порыв ветра — и мачта качнулась, обмакнув нижний край паруса в воду. Снасти заскрипели, будто застонали от боли — а потом затрещали.

Вопли обезумевших моряков, решивших, что на их головы пало наказание злого божества, и спасения нет и быть не может, едва не заглушили эти звуки. Но следом раздался треск, настолько громкий, что никакой человеческий голос не смог бы с ним сравниться.

Мачта надломилась у основания, и во все стороны полетели щепки, одна из которых попала в глаз чернолицему моряку, который еще совсем недавно подшучивал над Конаном. Моряк застыл на месте и истошно заорал, вместо того, чтобы попытаться спасти собственную шкуру. И корабль тем временем дергался, как норовистый конь, который хочет отомстить своему наезднику за годы подневольного труда.

Краем глаза Конан заметил гигантскую волну, лоснящуюся, словно спина исполинского змея — она стремительно приближалась к тонущему судну. Не теряя больше времени, он подхватил бочонок с остатками пресной воды, и спрыгнул с ним в воду, надеясь, что успеет отплыть на безопасное расстояние до того, как корабль разнесет в щепки.

Стихия закружила и завертела его, плеснула соленым в глаза и последнее, что смог разглядеть варвар сквозь влажную пелену, было маленькое судно вдалеке, к которому неумолимо приближался чудовищный морской зверь с плотью из темных волн.

А потом вокруг все померкло, и глаза варвара перестали различать что-то, кроме собственных рук и скользкого бока бочонка.

Он быстро потерял счет времени. Бочонок удерживал его на поверхности, давая возможность беречь силы. Время от времени он громко кричал, надеясь, что еще кто-нибудь уцелел, кроме него. Но ночь отзывалась только голосами ветра и волн.

К утру тучи рассеялись, взошло солнце, море стало утихать. В предрассветной мгле киммериец увидел, что выжил только он. Все остальные пошли ко дну — духи стихий собрали обильную жатву.

Вода была везде — куда ни кинь взгляд. Лишь изредка вдали мелькали черные лоснящиеся спины морских коров, чьи самки, по словам моряков, вполне могут заменить женщин, а самцы имеют мужское достоинство, неотличимое от человеческого.

Конан решил плыть на север. Где-то там должны находится острова Жемчуга.

День был тягучим, как смола. Время словно остановилось и не собиралось никуда идти. Солнце наблюдало за киммерийцем, как ленивый вор, лежа в тени, наблюдает за жертвой у которой стоило бы срезать кошелек.

К вечеру Конан заметил, что облака снова собираются в неприятного вида тучи, и закрывают небо. Он приготовился к новой буре, но ночь прошла довольно спокойно и Конану даже удалось слегка вздремнуть, под равномерное колыхание водной глади. Мало-помалу забрезжил рассвет. И в серых утренних сумерках варвар заметил у края окоема очертания земли.

Горб острова, полускрытый туманом, напоминал тушу кабана, валяющегося в луже. Конан вспомнил о Кабаньем остров, названным так как раз за свою схожесть с лежащим животным. Расстояние до острова было приличное, но Конан умел плыть, экономно расходуя силы.

Утренний туман рассеялся, и Кабаний остров стал виден лучше. Но чем ближе подплывал Конан, тем явственнее понимал, что хотя этот кусок суши и смахивал изгибом на спину вепря, надеяться на то, что это тот самый остров не приходится. Потому что над лесом, похожим на гигантскую кабанью щетину, выступали высокие острые скалы, очертаниями напоминавшие башни. А ничего подобного, насколько варвар помнил, на известном ему Кабаньем острове не имелось.

Через пару лиг, когда Копан смог рассмотреть эти скалы получше, он окончательно уверился в том, что это не игра природы, а творение человеческих рук. Впрочем, были ли эти руки человеческими, варвар до конца уверен не был. Но как бы то ни было: перед ним были постройки, а не скальная гряда. А когда под ногами зашуршало пологое песчаное дно, в этом не оставалось никаких сомнений.

Тот Кабаний остров, который знал киммериец не мог считаться самым милым местом в Хайбории. Попасть сюда считалось если не худшим из зол, то, по крайней мере, большой неприятностью. Остров находился в стороне от главных морских путей, и здесь можно было прожить пятьдесят зим, не увидав паруса.

Именно поэтому они привезли сюда Шивадана, предателя, который намеревался сдать их разбойничью ватагу аколитам владыки Болея, давно мечтавшему заслужить щедрую награду торговцев и заодно прослыть в веках народным избавителем.

Но Шивадан скверно обучил своего ручного ринха, который неожиданно для своего хозяина, не найдя суши, прилетел обратно на корабль, так что капитан Гураб смог прочитать свиток, обмотанный вокруг его четвертой лапки.

Убивать Шивадана не стали, потому что капитан рассудил, что смерть слишком легкая кара за предательство И будет гораздо справедливее, если их заблудший товарищ сдохнет от голода, жажды и укусов ядовитых сколопендр Хотха на Кабаньем острове, затерянном среди южных вод.

Конан брел по мелководью к берегу и настороженно вглядывался в приближающийся лес.

Если на острове были люди, то им могло не слишком понравиться его внезапное появление.

Погрузившись в размышления Конан чуть было не наступил на бурую тварь покрытую ядовитыми иглами, которая зарылась во влажный песок. Лишь в последнее мгновение он успел отдернуть ногу.

Он чуточку сожалел, что пришлось бросить бочонок, спасший ему жизнь. Но вода в нем закончилась и тащить его на берег было бы глупо.

Сильно пахло гнилыми водорослями. Мертвые моллюски и медузы подсыхали на песке. Людей не было видно, лишь птицы перелетали с ветки на ветку, оглашая лес звонкими трелями. Солнце поднялось высоко и стало припекать. Жажда сделалась невыносимой.

Шатаясь, Конан добрел до леса и оказался под спасительной сенью. Отыскав звериную тропу, он двинулся по ней вглубь острова, зная что она приведет его к пресной воде.

Лес ничем не отличался от других лесов на островах Вендийского моря. Все те же огромные зубчатые листья, вездесущие лианы, яркие цветы, масса гниющих поваленных стволов, звонкое жужжание насекомых, и гомон птиц в вышине.

На всякий случай, Конан подобрал суковатую палку, достаточно тяжелую и прочную, чтобы при случае раскроить кому-то череп. Хотя на островах и не водилось крупных хищников, а опасаться следовало только ядовитых гадов, терять осторожность не пристало.