мере 120 раз в Новом завете, причем переводы его неизменно неточны. Что же касается первых христиан, то они, без сомнения, не ошибались в понимании этого термина.

Подобное сопоставление положения раба и спасения явилось качественным скачком в истории религии. Оно не имеет ничего общего с многочисленными доводами, касающимися участи рабов в старых культах господствующих слоев. На первом этапе истории классового общества раба порой считали священным, поскольку его предназначали для публичных жертвоприношений или использовали на работе в храмах. Именно это явление помогает нам понять, кем, например, были «дева-даси» — «рабы бога»-в индийских храмах или «гиеродоулой» (или «священные рабы») — мужчины и женщины, занимавшиеся в связи с определенными земледельческими обрядами культовой проституцией почти во всех восточных религиях[169]. Когда религии мистерий еще делали свои первые шаги, рабов допускали не без труда к церемониям, в которых участвовали свободные[170].

Но положение существенным образом изменяется по мере выявления нового устройства рабовладельческого общества.

То обстоятельство, что конечный акт освобождения раба совершался (в представлении человека того времени) или в стенах храма, или при покровительстве какого-либо определенного божества[171], безусловно облегчало переход к новому значению термина «раб» в истории различных религий. Впрочем, не это явление было решающим фактором, а то, что условия жизни в рабстве в определенный момент стали предметом прославления и религиозного возвеличения. Следы этой эволюции, по крайней мере косвенные и скрытые, часто встречаются в легендах и сказаниях. Так, Аполлон сделался рабом Адмета, чтобы искупить убийство Пифона[172]. Геракл должен был на девять лет принять ярмо рабства, чтобы очиститься от одного своего прегрешения. В другой раз Юпитер снова вверг его в рабское состояние за убийство Ифита[173] . В период вавилонского плена еврейские пророки изображали грядущего спасителя Израиля страдающим рабом. Описание этого мифического персонажа в решающей степени способствовало формированию христианского мифа о боге, принявшем человеческий облик, чтобы спасти мир от греха, и обеспечившем освобождение бедных и униженных если не в этой, то по крайней мере в иной жизни, своей смертью на кресте, приличествующей только рабу.

В греко-римском обществе представление о спасительной роли порабощенного человека стало таким распространенным и глубоким, что в различных формах проникло в поэзию, в трагедию, в культ. В одном драматическом сочинении Сенеки, «Геракл па горе Эта», герой принимает образ раба, чтобы спуститься на землю и принести мир людям. Его смерть вполне человечна, но день его мученической гибели превращается в день славы. Он провозглашает, подобно Христу на кресте: «Совершилось!» [174].

В конце драмы Геракл возносится на небо к своему божественному отцу[175].

Долгий путь развития проделало первоначально смутное представление о некоем «рабе божьем», которое встречается еще у греческого трагика Еврипида, несомненно посвященного в мистические культы, пока оно не преобразовалось в понятие Христова раба, как принято выражаться в ранних христианских текстах[176].

Значительное преобразование претерпело представление об «отмене долгов»-этом вопле протеста и надежды, не перестававшем звучать в политической литературе в течение нескольких столетий до нашей эры, — пока оно не превратилось в евангельскую идею отпущения грехов. Отождествление материального долга и долга морального представляет одну из самых интересных сторон процесса отчуждения человеческого опыта от действительности в область фантазии.

И наконец, долог был путь, на котором совершилось превращение понятия цены, которую надлежало платить за освобождение раба от неволи, в понятие искупления ценой смерти «сына божьего», которая должна согласно новозаветным писаниям спасти людей от бремени греха. Идея спасения пустила глубокие корни в сознание людей. Когда общество преобразовывалось в том или ином направлении, на основе новых экономических и социальных отношений, миф о спасителе не исчезал, подобно тому как до сих пор сохраняются многие стороны магии я тотемизма первичных культов, тогда как само первобытное общество исчезло много веков назад.

Разумеется, основная причина этого пережитка кроется в том, что и при феодальном строе, и при капиталистическом над людьми в той или иной форме всегда стоит господин и, следовательно, всегда есть потребность в спасителе. Только с исчезновением общества, разделенного на антагонистические классы, древние верования в спасение утратят наконец свою притягательную силу и сама религия растворится в других представлениях человека.

В настоящее время христианскую религию со всеми ее ответвлениями и разновидностями (католицизм, протестантизм, православие и т. п.) исповедуют 780 миллионов человек, то есть около трети населения земли. Возникшая почти две тысячи лет назад, в период наивысшего подъема античной цивилизации средиземноморского мира, она подошла ныне к пределу своего исторического развития, столкнувшись не только с другими великими массовыми религиями, такими, как буддизм, конфуцианство, индуизм, ислам и др., но и с естественными и историческими науками, широко распространившимися в последние десятилетия в широких слоях рабочих и интеллигенции так называемых христианских стран, причем этот процесс шел параллельно преобразованию прежних производственных отношений и появлению новых классовых отношений.

И в рабовладельческом обществе и при средневековом крепостничестве, когда за незначительным меньшинством, стоящим у власти, признавалось божественное право, любая история всегда была, в сущности, священной историей. Человек не испытывал потребности исторического объяснения происхождения веры по той простой причине, что сама вера предлагала ему правдоподобное объяснение истории. Лишь на заре нового периода, с развитием торговли и промышленности, с прогрессом техники и положительных наук, и особенно вместе с утверждением новых, внешне «свободных» общественных отношений между работодателями и пролетариями, человек начал ощущать возможность решительного воздействия на окружающую его действительность, построения своими собственными руками новой жизни и преобразования в организованной борьбе общественного устройства. И тогда он начал задавать себе вопрос о том, каковы могли быть исторические корни тех верований, которые он унаследовал от прежних поколений и посредством которых продолжал истолковывать свою роль в мире.

Так возникли на заре XVI столетия первые робкие попытки гуманистов — Эразма Роттердамского, Меланхтона и особенно движения за «возвращение к истокам», возникшего в огне борьбы за реформу, найти рациональное объяснение происхождения и развития христианской религии.

Однако прошли еще три с лишним столетия, прежде чем история христианства стала предметом подлинного критического исследования, без оглядок на догматические и сверхъестественные соображения. Зарождение в этот период марксистской теории, оружия борьбы и освобождения угнетенных классов, позволило поставить проблему истоков христианства, освобожденную от всякого мистического и идеалистического балласта и огражденную к тому времени от мелочной антиклерикальной полемики позитивизма и экономического детерминизма, как проблему подлинной истории человечества.

В период с 1840 по 1845 год Маркс и Энгельс пришли к разработке теоретического учения и практики диалектического материализма и научного коммунизма, чему способствовало помимо всего остального и изучение раннего христианства, причем Маркс и Энгельс полемизировали с одним направлением гегелевской школы. В отличие от Бруно Бауэра, который воссоздавал историю происхождения христианства как простой процесс идеологического ответвления от греко-римской и еврейской философии, Маркс и Энгельс подчеркивали, что всякая религия прежде всего отражает определенный общественный опыт, который