учение, возник из обычных явлений в жизни рабов.

Латинское слово «redemptio» первоначально означало «выкуп раба на волю», причем стоимость его могла быть оплачена самим рабом или внесена за него третьим лицом. В одном этом обычае — весь христианский миф о спасении [161].

Грешный человек, неспособный освободиться, уплатив божеству сумму своего выкупа, нуждается во вмешательстве некоего «искупителя», который платит за него своими муками и самой смертью, — вот в чем суть сотериологического учения первых греческих, латинских и сирийских христианских писателей (Кирилл Иерусалимский, Григорий Назиаяский, Василий, Иоанн Златоуст, Афраат Сирийский, Амвросий, Джироламо и Августин), которые выразили христианскую легенду теологическими терминами. И у некоторых из них получилось, что «выкупную плату» люди вносили сатане, во власти которого находился человек, но, впрочем, впоследствии сокровище ускользнуло из рук демона, поскольку Иисус после воскресения освободил людей от выкупа.

Только в обществе, в котором освобождение рабов было привычным делом, могло возникнуть выражение, характеризующее Христа в нескольких местах Нового завета: «… сын человеческий не для того пришел, чтобы ему служили, но чтобы послужить и отдать душу свою для искупления многих» [162]. Здесь появляется новая мысль об освобождении не только от одних физических зол. Спасать человека от врагов и насилия, от бедствий и дьявол» могли и олимпийские боги, да и израильский бог, поэтому их часто и называли спасителями.

Почти все восточные самодержцы получали периодически тот же титул в качестве спасителей своего народа или исполнителей благодетельной воли божества. В законах Хаммурапи царь именуется «спасителем впавшего в нищету народа»; в шумерском судебнике Липит-Иштар законодатель представляется в качестве «освободителя из рабства» граждан Ниппура, Исина и Ура, попавших в руки эламских завоевателей[163]. Маздейская религия создала миф о зороастровском «спасителе», или «саошьанте» («saoshyant»), который впоследствии возглавил борцов за доброе начало против царства зла, стремившихся восстановить безграничное могущество Ахура Мазда, спасителя мира[164].

Однако учение об «искуплении» в указанном выше смысле имеет два совершенно различных источника.

Мы сталкиваемся с представлением об освобождении человека от греховного порабощения посредством кровавого самопожертвования божественной или обожествленной особы, которая выступает «посредником» между высшим существом и родом людским. Теологи правы, когда подчеркивают оригинальность подобного представления, но они не могут, разумеется, понять, что в сознании людей идея духовного освобождения лишь постепенно вытесняла стремление избавиться от экономического и социального гнета, уничтожить который становилось все труднее в условиях господства силы.

Освобождение раба вначале не было исключительным явлением, однако оно в конце концов становилось им, по мере того как распространялась и укреплялась система собственности ш в руках немногих накапливались материальные блага.

Весьма часты были случаи «искупления» и освобождения в Индии; освобожденный раб немедленно и без ограничений включался в общество. У евреев невольник мог выкупиться, уплатив хозяину часть первоначальной покупной цены, в соответствии с числом лет, которые он должен был бы еще находиться в рабстве. В памяти народа сохранился лишь один случай коллективного освобождения, связанный с одним трудным периодом истории Израиля, вслед за которым, лишь только была предотвращена опасность, последовало требование восстановить право собственности на рабов. В Греции и Риме древнейшего периода раб мог, теоретически говоря, «откупиться» по истечении нескольких лет благодаря своим сбережениям, реже — спастись, посвятив себя какому-либо божеству; он мог стать свободным, наконец, по воле своего владельца[165]. Однако положение «отпущенника» вплоть до начала принципата Августа не позволяло ему сравняться в правах с остальными гражданами, он все так же был лишен права избирать и быть избранным в сенат и оставался в стороне от общественных дел.

В общем, в канун возникновения христианства возможность добиться полного освобождения была не более реальна, чем возможность стать собственником, которую имеет ныне рабочий в буржуазном обществе.

Латинский поэт Марциал похвалялся тем, что освободил из неволи своего раба Деметрия, когда тот в 19 лет лежал при смерти, чтобы позволить ему вступить в загробный мир свободным человеком[166]. Это свидетельствует о том, что классовые отношения стали считаться действительными не только в этой, но и в загробной жизни.

Нелишне отметить, что представление об «искуплении», вошедшее в историю человека как продукт образа жизни людей в эпоху рабства, диалектически закономерно отделилось от своих экономических и социальных корней, е тем чтобы в дальнейшем развиваться самостоятельным идеологическим путем — при этом, однако, неизменно в рамках общества, построенного на эксплуатации человека человеком — даже после того, как исчезли материальные факторы, которые характеризуют рабовладельческий строй.

В Малой Азии, в Греции, в Сирии, в Египте, в прибрежной части Палестины, в латифундиях Северной Африки и Южной Италии, в Галлии и даже в Риме среди пришлого люда восточного происхождения и в самых низших слоях общества пророки тайных культов учили, что не все еще потеряно, что есть путь к счастью от несправедливостей и страданий — если не в этой жизни, то в мире ином — и путем этим является личное и свободное участие в определенных обрядах и принятие некоей веры. «Выкуп» за подобное освобождение уплачивается муками, мифической смертью и воскресением одного из многих божеств, имена которых носила новые культы.

Мистериософические культы образовали подобие новой общественной среды, в которой сохранялись и возрождались древние формы религиозной жизни, не стесненные более узами крови, нации и класса. Они принимали всех тех, кого религиозная структура античного мира отрешала от культовых привилегий, в первую очередь женщин и рабов. Их общины, сообщавшиеся друг с другом, принимали нередко пожертвования от вольноотпущенников, а их существование допускалось законом в качестве ассоциаций религиозного характера, так называемых «коллегий».

Приверженцы новых культов более не стремятся вкусить высшее благо на земле, они ждут его по ту сторону жизни. Самое существование человека рассматривается как подготовка к будущему блаженству, как некий испытательный срок. Спасение теперь связывается с точным совершением священных обрядов, способных освобождать человека вне зависимости от его происхождения и принадлежности к какому-либо социальному слою. Потребности культа выступают на первый план, литургия, которая в государственной религии была делом определенных общественных должностных лиц, отныне переходит в руки особого духовенства, специально предназначенного для религиозной службы. Всегда и во всем верующие должны повиноваться священникам, наделенным особой властью, ибо именно они, периодически возобновляя обряд смерти и воскресения бога, позволяют посвященным умирать духовно вместе с ним, чтобы с ним же возродиться к новой жизни — свободной, независимой и счастливой.

Одним из самых древних мистических культов, как мы уже говорили в главе о двух религиях Греции, является культ Диониса, второстепенного божества фракийского происхождения.

Во множестве легенд и мифов отразилась память о преследованиях первых приверженцев культа Диониса со стороны властей. Уже у Гомера (Илиада, VI, 130) встречается рассказ о царе Ликурге, который был наказан слепотой за нападки на отправление дионисийских обрядов. История Орфея, растерзанного из- за его отвращения к новой религии обезумевшими от гнева вакхантами, послужила сюжетом немалого числа греческих трагедий. Фиванский царь Пентей запрещает празднование мистерий этого бога, но его мать, Агава, охваченная по воле божества безумием, ужасающим образом рассекает его на части. В другом мифе три дочери Прета, царя Тиринта, отказываются примкнуть к культу Диониса, и бог заставляет их бродить из рощи в рощу во власти эротического помешательства. Моментом наивысшего напряжения в обряде