type='note'>[126]; в его царствие наступит всеобщее равенство, процветание и изобилие, «Будет обилие хлеба на земле, на верху гор; плоды его будут волноваться, как лес на Ливане, и в городах размножатся люди, как трава на земле»[127].

Такова вековечная мечта бедняка, преображающая в религиозную иллюзию потребность в лучшей жизни.

В неканонической книге Исайи собраны тексты, восходящие к годам изгнания в Месопотамию, впоследствии переработанные. Мессия изображается в них в идеализации страдающего раба, это «раб божий»[128], тот, кто через угнетение и страдание получил миссию вернуть людям справедливость и вновь дать всем народам счастье и познание истинного бога. Весь народ Израиля как бы предназначен для этой необычной роли в истории человеческого общества.

Согласно изложенному в Талмуде учению, подлинной причиной рассеяния евреев по всему миру является осуществление «плана провидения», предназначенного внушить всем людям мир и братство благодаря признанию Яхве единственным богом. Предпоследнее произведение подлинного исповедания веры гебраизма, принадлежащее перу Моше-бен-Маймон, или Маймониду, умершему в 1204 году н. э., следовательно, несколько раньше Фомы Аквинского, провозглашает: «Верю истинной верой в приход мессии и, хотя он постоянно откладывается, жду его каждый день».

Разумеется, представление о спасении с помощью мессии выражалось в религиозной форме, языком религии. Тем самым оно способствовало отходу людей от действительности, вело их от одной мечты к другой и в конце концов к поискам фантастического разрешения противоречий, неспособного изменить существовавшие условия жизни. В этом еще раз отражается трагедия социальных слоев, которые не несли в себе новых форм производства и экономической организации, не имели ясного сознания своего рабского состояния и не могли поэтому образовать подлинно революционной силы.

Наравне с возникшими на почве греко-восточного язычества народными культами, сулившими рабам и угнетенным в мире ином то освобождение, в котором повседневная жизнь отказывала им на земле, еврейское учение о мессии отвечало очень распространенным в наиболее униженных слоях общества чаяниям. Оно также исходило из резкого осуждения политической и экономической организации античного мира. Мессианство породило, наконец, апокалиптические иудейско-христианские писания, которые можно справедливо назвать «оппозиционной литературой» древности.

Римские завоеватели с самого начала осознали этот их характер. Отсюда их презрение, почти ненависть к еврейскому народу, которые выражены в латинской литературе от Цицерона до Тацита, от Квинтилиана до Светония и Сенеки. Эта ненависть, так же как расистский антисемитизм последних десятилетий, имеет явно социальное происхождение. «Презренное сборище рабов» — так называл евреев Тацит[129]. К этому классовому суждению позже, в первые века империи, примкнули сами христиане, еще до того как вслед за крушением античного мира христианская церковь превратилась в организованное выражение идеологии новых правящих классов.

По имени древнего сирийского города Библо, торгового центра, где производилась продажа папируса и где, может быть, впервые было применено алфавитное письмо, назвали материал для письма (по- гречески «библион»), ввозившийся в Египет. Затем это название было распространено на свитки рукописей.

В начале нашей эры слово библия (существительное среднего рода множественного числа «книги») уже означало «собрание рукописей», «библиотеку». Однако вскоре этот термин приобрел в устах говоривших по-гречески христиан значение лишь сборников их «священных» текстов. Существительное среднего рода во множественном числе стало в народной латыни существительным женского рода и единственного числа: библия. В этой форме оно перешло в итальянский и почти во все современные языки.

Таким образом, Библия является в первую очередь собранием «священных» текстов еврейской религии и затем, вместе с целым рядом других произведений, «священным писанием» христианства. Именно это и имеют в виду, когда говорят о более древней ее части — Ветхом завете, принятом обеими религиями, и о более поздней части — Новом завете, признанном только христианами.

Эти любопытные выражения «Ветхий», «Новый» завет нуждаются в разъяснении.

Слово завет отнюдь не является первоначальным заглавием всего сборника ни в еврейском языке, на котором написана более древняя часть, ни в греческом, на котором написана христианская часть. Откуда же это название?

У евреев был термин верит, который означает «соглашение», «договор» и также «союз» в отношениях между народами. Важнейшим представлением древней еврейской религии, как мы уже видели, был торжественный союз племенного божества со своим народом, заключенный благодаря посредничеству предводителей нации. «Вы будете считать меня и никого другого вашим единственным богом, а я, Яхве, обещаю вам защиту и покровительство и по возможности дам вам когда-либо в наследство гocподство или по крайней мере контроль над прочими землями».

В среде евреев, говоривших по-гречески, особенно тех, что жили в изгнании в египетском городе, основанном; Александром Македонским в 331 году до н. э., термин берит передавался греческим словом диатеке, которое означало «договор», «союз», а также имело вторичное значение одностороннего обязательства, завещанного наследства, которое обозначает в латинском языке слово testamentum — «завещание», «завет». Когда во II–III веках н. э. принялись за перевод Библии на латинский язык, религиозный смысл древнего договора между богом и избранным народом был утрачен, и словом «завет» («testamentum») отныне стали называть как древнюю, так и более позднюю части Библии.

Количество составных частей Ветхого завета менялось от века к веку, пока Совет раввинов, состоявшийся между 90 и 100 годами н. э., окончательно не ограничил их 22 текстами, по числу букв еврейского алфавита. Впрочем, весле некоторого изменения в делении на книги текстов стало 27, в соответствии с теми же 22 буквами плюс пять конечных знаков, которые в беглом еврейском письме имеют своеобразную форму.

Подобный счет сам по себе заставляет думать о магических и символических манипуляциях, тем более что число текстов Нового завета равно все той же аллегорической цифре 27.

Учитывая, что названия книг были даны вначале греками, затем латинянами, тогда как в еврейском сборнике каждое писание известно только по первому слову, с которого начинается тот или иной свиток, перечень первоначальных текстов Ветхого завета получается следующим:

а) Закон (Тора): Бытие, Исход, Левит, Числа и Второзаконие (Пятикнижие — пять книг);

б) Пророки (Небиим): книги ранних пророков (Иисуса Навина, Судей и Руфь, I и II Самуила, I и II книги Царей)[130] и более поздних (пророков Исайи, Иеремии, Иезекииля и двенадцати малых пророков, собранных в одной книге);

в) Писания, или агиографы (кетубим): Псалтирь, книга Притчей Соломоновых, книга Иова, Песнь Песней, Плач Иеремии, Екклесиаст, Есфирь, книга пророка Даниила, I и II книги Ездры (или книги Ездры и Неемии[131]), I и II летописи (в греко-православном и католическом текстах они называются «Паралипоменон»).

Помимо этих текстов, существует много других, которые говорившие на греческом языке евреи с конца I века и. э. не желали более признавать. Однако и они, и христиане сохраняли их в конце сборника под названием апокрифов, или секретных текстов. Их около двенадцати: книга Товита, книга Юдифи, книга Премудростей Соломона, III и IV книги Ездрыг книга Баруха, Послание Иеремии, молитва Манассии, заветы 12 патриархов I и II книги Маккавеев, затем некоторые добавления к книгам Даниила и Ездры на арамейском языке. Еврейский критерий отношения к этим текстам сводится к тому, что бог мог говорить только по- еврейски, а не на арамейском языке, народном диалекте, и тем менее по-гречески, этом языке непосвященных.

Католики продолжают признавать апокрифы боговдохновенными, тогда как евреи и протестанты исключили их из канона, или официального списка «священных писаний», почему эти книги и названы дейтероканоническими[132].