каким-то иным воздействием. Орки просто изучали лежащего перед ними человека. Лазили по нервной системе, беспардонно заглядывая во все двери. Ничто в сознании Кумара не могло укрыться от их дотошного мысленного взора.

Изучение тянулось довольно долго, и его результаты полностью удовлетворили стариков. Они вслух обменялись несколькими фразами, после чего заговорили с храмовниками, сопровождая речь сдержанными жестами. Солдаты послушно подхватили тело человека и довольно бережно перенесли в кубрик, оставив при нем оружие и прочее снаряжение. По всему выходило, что Кумар нужен им. Нужен в целости и сохранности. Но зачем?! Что такого они увидели в его голове? Неужели загодя узнали о предстоящих переменах в его сознании? Узнали и решили, что человек должен пережить сатори, пребывая вроде как на свободе и в относительной безопасности? В одиночестве, тишине и покое? И всё равно неясно зачем.

Как только видение прошлого исчезло, из коридора повеяло легким ветерком. Ответы находились где-то рядом. Ветерок принес с собою запах близкой и вполне понятной истины. Нужно сделать всего несколько шагов, чтобы узнать правду. Странно. Оказывается, будущее можно не только предвидеть. Его отголоски доступны и для других каналов восприятия. Будущее имеет запах и вкус. А на ощупь оно как растаявший в пальцах шоколад.

Кумар взглянул на дверь, и та распахнулась сама собою. Из проема в кубрик хлынул холодный желтый свет. Сторож по другую сторону двери резко обернулся. Увидев очнувшегося человека, он напрягся, но за оружие хвататься не стал. В темных зрачках светилось недоверие пополам с любопытством. Странная реакция на врага. Если только Кумар не перестал быть для него врагом. Эта мысль бойцу категорически не понравилась. От нее разило предательством, хоть он и не понимал, в чем это самое предательство заключается.

– Ты не видишь меня, – шепнул Кумар. Храмовник недоуменно вылупился на внезапно опустевшие нары. Сморгнул несколько раз. Покрутил головой, напряженно вглядываясь в темноту по углам. Вновь уставился на пустые нары. Быстро ощупал близлежащее пространство с помощью экстрасенсорики, но увидел едва ли больше, чем простым зрением. Кумар начисто выпал из поля его восприятия. Орк осторожно зашел в кубрик. Постоял несколько секунд, растерянно глядя по сторонам.

– Ты не видишь меня, – убежденно повторил Кумар и улыбнулся одними уголками губ. Храмовник вздрогнул и наконец схватился за луч-мастер. – И не слышишь.

В действительности слова не имели ни смысла, ни силы. По-настоящему реальной теперь была лишь мысль, и она изменяла окружающий мир, который трансформировался, подобно гончарной глине, услужливо подстраиваясь под нужды землянина. При этом ни одно изменение не противоречило действующим законам природы. То, что Кумар сделал с храмовником, походило на упражнения, выполняемые в учебках ГМП. Интенсивное внушение. Человеку, введенному в измененное состояние сознания, давали чистую тетрадь и убеждали, что это глянцевый журнал. Бойцы, наделенные особой силой внушения, добивались потрясающих результатов. Под их ментальным воздействием подопытный действительно начинал видеть на пустых страницах яркие картинки, читал несуществующие статьи. Иногда упражнение выстраивалось в обратном порядке, и красочный журнал воспринимался человеком как тетрадь с чистыми белыми страницами. Точно так же можно было вычеркнуть из списка воспринимаемых объектов некоторые пункты. К примеру, знаки различия на погонах. Тогда подопытный до конца эксперимента не различал званий. Он видел погоны, но лычек и звездочек для него не существовало. То же самое происходило теперь с храмовником. Он не видел человека, стоя всего в двадцати сантиметрах от него. Глаз различал внешние очертания, но мозг игнорировал эту информацию. Ты не видишь меня. Всё просто.

Кумар вышел в коридор, едва не задев храмовника плечом. Осмотрелся обычным, от природы данным зрением. У входа в заваленный трупами класс маячил назойливый призрак старика. Теперь он держал за руку мальчика, погибшего в поющей башне. Оба дружелюбно смотрели на экстрасенса и подзывали жестами к себе. Кумар послушно направился к призракам. Они манили его в класс, где шла печальная работа похоронной команды. Пехтура под руководством офицеров в черных с золотом килтах собирала разорванные тела учеников и складывала в ряд у правой стены. Мимо Кумара прошел орк с оторванной ногой в руках. О чем-то спросил офицера. Тот рявкнул на него так, что пехотинец присел от ужаса. Вошедшего в комнату человека никто не видел. Среди офицеров были экстрасенсы, но ни один из них не мог сравниться с Кумаром в его теперешнем состоянии. Землянин с легкостью затуманил сознание всего отряда. Ощущение небывалой силы доставляло удовольствие и слегка пьянило.

Старик взял человека под локоть и подвел к стене, вдоль которой лежали мертвецы. Взгляд Кумара невольно зацепился за лицо одного из подростков. В переносице зияла дыра с запекшейся кровью по краям. Это был тот самый юный орк, которого здесь застрелил экстрасенс. Единственный из всех. Остальных покрошили Че Паев с Мазёвым. Старик понимающе кивнул и выждал несколько секунд, давая человеку возможность совладать с накатившими воспоминаниями.

– Что мне следует здесь увидеть? – спросил Кумар. Слова всё так же не имели значения. Землянин произносил их в силу привычки. Главенствующей оставалась мысль, и старик ответил на нее, коснувшись рукой стены. На камне проступили некогда уничтоженные письмена. Ряды из тысяч символов.

– Читай! – потребовал старик, не произнеся ни слова. Он создал визуальный образ необходимого действия и передал его в сознание человека. Интенсивность и реалистичность образа наделяли его эмоциональной окраской, какую обыкновенно передают интонации. – Читай, человек! Это важно.

– Мне знакомы лишь несколько символов из тех, что я вижу, – таким же мысленным манером ответил Кумар. – Как прочесть остальное?

Мальчик, сопровождающий старика, взял человека за руку. Глянул на него снизу вверх. Кумар невольно улыбнулся ему. Мальчик не ответил на улыбку. Просто приложил ладонь землянина к стене.

– Читай!

Сперва Кумар не ощущал ничего, кроме холодной структуры камня под своими пальцами. Затем чувствительные рецепторы кожи опознали ит-рен, чуть более теплый, чем окружающая его плоскость. Следом за ним возник и-цен. Далее ко-гер. Теплыми закорючками проявились другие символы, и каждый вызывал в сознании целую вереницу картин столь же живых и подвижных, как сама реальность. Они обладали звуком, вкусом, запахом и настроением. Каждый символ был дверцей, открывающейся в далекие дали. Человек пошел по выложенным в ряд трупам, ведя открытой ладонью по холодной стене, испещренной горячими тайнами прошлого. Он читал.

– Что я этим хочу сказать?

Он резко обернулся, пытаясь обнаружить говорившего, но тщетно. Всюду была одна только пыль. Странная оранжевая и поблескивающая белыми и голубоватыми искорками. Она висела клубами, заполняя собой весь мир.

– А ну покажись, Гудини недоделанный! – потребовал Он. Невзирая на то, что всё тело покалывало изнутри, чувствовал Он себя превосходно. А удивительнее всего было как раз то, что Он себя чувствовал. Его не оставляло ощущение, что в данный момент Он в некотором смысле не существует.

– Что я этим хочу сказать? – повторил голос, который не был ни мужским, ни женским, ни механическим и не имел локализованного в пространстве источника, как если бы говорила сама оранжевая пыль. Он не был уверен, что слова обращены к нему. Звуки вполне могли висеть здесь вроде шумовой пыли и не предназначаться для чьих-либо конкретных ушей. – Только то, что в мире есть двери, через которые из него можно выйти, а потом вернуться. Но самые мудрые не возвращаются.

– И куда ведут эти двери? – заинтересовался Он.

– Зависит от того, кто их открывает.

Ага! Говорили все-таки с ним. Язык был понятным, но каким-то непривычным, как если бы Он никогда прежде не слышал его. Мертвый язык.

– Ну, я открыл. Тебе стало легче?

Сделалось вдруг очень интересно, а кто, собственно, такой этот «Я». Еще недавно Он знал про себя почти всё. Теперь знание ограничивалось приятным ощущением своего тела и осознанием пола. Он был уверен, что думать о себе следует в мужском роде. Но и только.

– Ты открыл для себя совсем другую дверь, – возразил голос. – Ту, из которой не возвращаются.

– Но вошел-то в эту.

– Не твоя заслуга. Тебя сюда вытолкнули.