— Это полевая почта ноль десять сорок два? — срываясь на писк, громко спрашивал лейтенант. Он был без пилотки, испачканные кровью волосы свисали заветренными сосульками. — Срочно позовите товарища Галимову!

Такое требование не могло не ошарашить.

— Что у вас, что случилось? — в замешательстве спросил Козырев.

Испачканный кровью лейтенант запальчиво вскинул на него голову:

— Вы товарищ Галимова? Руфина Хайрулловна, да? Я же русским языком сказал, что мне надо видеть Руфину Хайрулловну Галимову, начальника госпиталя.

— Я начальник госпиталя! — Олег Павлович властно протянул руку за бумажкой. — Дайте сюда!

Лейтенант не обратил на это движение никакого внимания, снова повысил голос:

— Нужна срочная помощь! В нас стреляли!

Олег Павлович посмотрел на испачканное кровью лицо разгоряченного лейтенанта, обеспокоился:

— Вы ранены?

— Я не ранен! — раздраженно шумел офицер. — Ранен начальник штаба. Я доставил тяжело раненного начальника штаба по личному распоряжению… — он немного замешкался. В записке, адресованной какой-то Руфине Галимовой, которую он посчитал за начальника госпиталя, сказано, что офицера знает сам Черняховский, а раз так… И лейтенант выпалил: — По личному распоряжению командующего фронтом!

Последние слова заставили Козырева несколько растеряться, даже подумал: «Неужели генерал- полковник Покровский?», но тотчас отбросил эту мысль, сознавая, что, будь ранен начальник штаба фронта, вот этой глупой сцены не было бы, все происходило бы иначе и, возможно, не здесь. Еще и Руфа к чему-то примешана… Олег Павлович жестко сказал:

— Прекратите базар и не апеллируйте к высоким именам! Где раненый?

Откуда-то, улегая на ногу, вывернулся с носилками Юлиан Будницкий. Серафима, Машенька и еще кто-то бросились к воротам, распахнули их. Патрули бережно извлекли из «доджа» раненого, уложили на носилки и вместе с Будницким, следом за Машенькой, понесли в здание.

— В операционную! — коротко бросил им в спины Олег Павлович и повернулся к сопровождающему лейтенанту: — Вы можете говорить толком?

Беспонятно жестикулируя, обладатель испачканных кровью усиков сбивчиво рассказывал, что из-под Вилкавишкиса он вез раненого начальника штаба артполка. Начальник штаба контужен, у него перебита нога. Большую часть пути отмахали без всяких приключений, а при въезде в Вильно наскочили на бандгруппу. Когда «шмайссеры» ударили по машине, шофер газанул, резко повернул машину в проулок, и лежавший на сиденье начальник штаба упал и потерял сознание.

— Я не успел его поддержать, — оправдывался лейтенант, — меня пуля шкарябнула.

Капитан из полка НКВД, возглавлявший патруль, проговорил с выразительным упреком:

— Носит вас… Разве можно в ночное время? Да еще без охраны. Приказы что, не для вас писаны?

— Как без охраны?! — взвился лейтенант. — А я на что? Пустое место, что ли?

— Какая ты охрана — с такой пукалкой, — кивнул капитан на маленькую элегантную кобуру лейтенанта. — Этой трофейной игрушкой только вшей бить… рукояткой. Хоть бы автомат взял.

Лейтенант даже онемел. Сказать бы этой тыловой крысе… Только у «крысы» орденских планок больно много, как бы сказанное обратно не отскочило. Лейтенант сдержанно пробурчал:

— Автомат у шофера есть.

— Под сиденьем? — продолжал жестко наставлять капитан молодого офицера. — Эх ты, вояка… Вообразил, что стреляют только на передовой? Управляйся со своими делами, поедешь с нами, покажешь.

— Где документы раненого? — спросил Козырев.

— Вот, — лейтенант протянул бумажку, все еще зажатую в кулаке, но тут же отдернул руку.

Серафима с ласковой улыбкой разжала его пальцы и завладела запиской.

— Я подруга Руфины Хайрулловны, — пояснила она, — а вы поищите карту эвакуации раненого.

Вошли в прихожую, освещенную лампочкой малого накала. Имея в виду записку, Козырев спросил Серафиму:

— Что там?

Серафима ухмыльнулась, пробежала записку глазами, поискала — нет ли чего не для ушей Олега Павловича? — и только потом прочитала вслух: «Руфина Хайрулловна, во имя прежней… М-ммы… прими сего пациента со вниманием. Ты должна знать его по боям у Харькова… Помнишь, когда приезжал Черняховский?»

— Вот видите! — воскликнул лейтенант. — Чер-ня-хов-ский!

— Не лезьте не в свое дело, лейтенант, — оборвал его Козырев неприязненным голосом.

— Как это не в свое? Мне приказано…

— Вам приказано быстрее вернуться к машине, вас ждут патрули. Серафима Сергеевна, отправьте этого путаника на перевязку.

— Вы смотрите, товарищ майор медицинской службы! — заерепенился лейтенант. — Это вам не ванька-взводный. У вас есть палата для старших офицеров? Чтобы уход соответственный, лекарства там и все прочее…

Олег Павлович отмахнулся от него, как от назойливой мухи, и повернулся спиной. Козырев и со спины показал добротную стать человека, окончательно освободившегося ото сна, бодрого, готового к любой работе и уже забывшего о существовании въедливого и нескромного лейтенанта.

Но въедливого лейтенанта не забыла Серафима Сергеевна, подхватила его под руку.

— Усатенький, вы его ординарец, этого раненого?

— Какой ординарец! — взбунтовался приниженный лейтенант. — Я — офицер! Адъютант командира полка!

Серафима порывисто приложила руку к груди:

— Простите, пожалуйста. — Второй год носящая звание лейтенанта медицинской службы, она, пряча плутовскую ухмылку, прибавила: — Думала, из прислуги начальства кто-нибудь, не разбираюсь в чинах- то.

Через непродолжительное время лейтенант — умытый, с повязкой, как тюрбан, — снова появился на крыльце. На дворе прояснилось, и теперь даже от ворот, где стояла машина, видно было, что он заведен до упора. Похоже, сестрички, пока перевязывали, вволю поточили свои и без того острые язычки. Ну конечно же! Вон Серафима вслед растревоженному лейтенанту просит умоляюще:

— Товарищ адъютант, остались бы…

Усаживаясь рядом с шофером, лейтенант пыхтел:

— Кобылицы… Я что, шуры-муры сюда…

Энкэвэдист, не стесняясь солдат, бросил ему:

— Пенек ты, лейтенант, восьмиугольный. Девчата шутят с тобой, а ты… — Отвернулся от лейтенанта, сказал шоферу: — Заедем в наше расположение, собаку прихватим.

Поднимаясь в операционную, Серафима подумала, что и раненый, привезенный этим усатеньким фендриком, наверное, тоже зануда.

На нее наткнулась бежавшая куда-то Машенька.

Серафима ворчливо спросила:

— Как этот новенький?

— Очнулся уже, — радостно улыбнулась Машенька. — Укол сделали, он и очнулся. П-пить, говорит. Заикается немного. Никакой операции не надо, в медсанбате хорошо обработали… Глазки карие-е… — Машенька смущенно затеребила конец перекинутой на грудь косы с бантиком из перевязочной марли, — хорошенький такой…

— Хо-оро-ошенький… — передразнила Серафима. — Для тебя все хорошенькие. В таких чинах… Какой-нибудь сквалыга плешивый.

— Что ты, Серафима! — рассеивала заблуждение подруги Машенька. — Молоденький. Иди