С. С. Дзержинской
[Орел, Губернская тюрьма] 20 марта 1916 г.
…Я спокоен и не чувствую себя плохо. Время быстро проходит: почти целый день учу грамоте товарищей. На этой неделе, должно быть, переведут всех нас в Московскую Губернскую тюрьму (а не в Бутырки), так как Московская палата уже назначает наши дела к слушанию… [139]
С. С. Дзержинской
[Москва, Губернская тюрьма] 14 апреля 1916 г.
Дорогая Зося!
Три недели уже, как я нахожусь здесь, и надеюсь, что на этих днях получу от тебя весточку. В самом непродолжительном времени уже будет рассмотрено и мое дело, но срок мне еще не объявлен. О приговоре ты, наверное, узнаешь из газетной хроники; говорят, что теперь приговоры по политическим делам не будут столь суровы, но об этом я меньше всего думаю и гаданьем вовсе не занимаюсь. Сижу я в одиночке, но вдвоем. Предпочел бы сидеть один, тем более что попал неподходящий для меня сотоварищ… Снова читаю, и время уходит, приближается развязка. Жизнь здесь по тюремному масштабу сносная, и я не так оторван от жизни вообще, как в Орле. Здесь живет, кажется, сестра моя Ядвися, она бежала из Вильно, но еще не знает, что я здесь. Я писал ей, и если она не уехала, то придет на свидание.
С. С. Дзержинской
[Москва, Губернская тюрьма] 1 мая 1916 г.
Дорогая Зося моя!
Я только вчера вечером получил твои письма от, 27/II и 15/III с цветками от Ясика. Теперь посылаю открытку, а после суда напишу больше. Я беспокоился сильно, но я знал, что письма ко мне задерживаются из-за моего перевода в Москву, и ждал терпеливо, и дождался. Много грусти и тоски чувствуется в письмах твоих и радости Ясиком. Я завидую тебе. Кажется, с какой безумной радостью я закопался бы где-нибудь в глуши вместе с Ясиком… где были бы только мы – целый мир, и теплые лучи солнца, и прохладная тень лесов, и вечно тихая песнь воды, нежные цвета лугов и неба.
…Суд через три дня. Защитник у меня есть. Я получил вчера от г. присяжного поверенного Козловского из Петрограда открытку, он пишет, что ты к нему обращалась с просьбой защищать меня, но он мне не нужен. Я его постараюсь об этом уведомить. Зося! Обо мне не беспокойся, даю тебе слово, что я обеспечен материально на все время заключения…
С. С. Дзержинской
[Москва, Губернская тюрьма] 13 мая 1916 г.
Дорогая моя Зося!
О приговоре моем ты, наверное, уже знаешь из газет: 6 лет (каторги), но зачли мне 3 года, так что остается 3. Самое главное то, что носить кандалы не придется, так как кандальный срок прошел в зачтенных мне 3 годах. Приговор мой войдет в законную силу через 17 дней, и меня скоро (может быть, через месяц) переведут в Каторжную тюрьму. Буду хлопотать, чтобы оставили в Москве, в Бутырках.
Сижу, как и раньше, вдвоем, но на прогулке гуляет нас 10 человек, и потому я не так уж одинок. Я доволен, что переведут меня в Каторжную, надоела одиночка, и может быть, поставят на какую-нибудь работу – скорее время пройдет и укрепятся несколько мускулы. А время все-таки ужасно быстро летит. Ведь Ясик уже такой большой, и через месяц ему уже исполнится целых пять лет. Мой дорогой, милый мальчик. И когда я думаю, сколько ты в связи с ним пережила страданий, горя и муки, я помню и о всем счастье, которое он дает, и завидую тебе, и радуюсь за тебя, и тоскую по нему… Нужно иметь минуты счастья, чтобы жить и быть светлым лучом в жизни, вызывающим кругом радость, и чтобы уметстрадать и не быть сломленным ничем, ничьи… Сказка ласки материнской останется на всю жизнь… Ясик мой, когда глаза мои отдохнут, видя тебя? Когда ты будешь рядом со мной и все заботы мои и мысли горькие отлетят? Когда я сам стану, как ты, с тобой смеяться и играть? Придет время, оно идет и, может быть, близко…
Ясику Дзержинскому
[Москва, Губернская тюрьма] 24 мая
1916 г.
Милый мой Ясик! Я получил твои слова (от 11/IV), которые ты мне послал с Губель, с высокой горы. Они, как маленькие птички, летели ко мне и долетели. Они теперь со мной в камере моей, и мне весело, что мой Ясик помнит обо мне и что он здоров. Да, мой милый, когда я вернусь, мы пойдем и на еще более высокую гору, высоко-высоко, туда, где тучи ходят, где белая шапка снега покрывает верхушку горы, где орлы вьют свои гнезда. И оттуда будем смотреть вниз на озера и луга, деревни и города, зеленые рощи и бурые голые скалы, и вся жизнь будет перед нашими глазами. Я буду рассказывать тебе о своей жизни, где я был и что видел, как радовался и огорчался и как люблю тебя, сынок мой, и мы будем говорить о тебе, – что ты любишь и кого ты любишь, кем ты будешь, каким сильным и хорошим, какой радостью для мамуси, для меня, для людей; что ты будешь делать, когда вырастешь.
Цветочки, которые ты собрал для меня и прислал, тоже у меня в камере. Я смотрю на них и на карточку твою и думаю о тебе. Мы будем вместе любоваться живыми цветами на лугах – белыми и красными, желтыми и голубыми, всеми, и будем смотреть, как пчелы на них садятся и ароматный сок их собирают. И будем слушать всю музыку – и пчел, и цветов, и деревьев, и птичек, и звон колокольчиков, а потом дома будем слушать, как мамуся играет; а мы будем тогда тихо сидеть и молчать, чтобы не помешать, – и только слушать.
А теперь до свидания, мой ты добрый. Целую и обнимаю тебя крепко-крепко.
