– Да, – ответила Авиенда. Что делать, когда весь твой народ совершил нечто настолько ужасное? Именно понимание этого стало причиной того, что многие Айил впали в уныние. Они побросали свои копья или же отказались снимать белые одежды гай’шайн, предполагая, что на их народ пал настолько огромный тох, что его не отслужить никогда.

Но они ошибались. Тох Айил может быть исполнен, и он должен быть исполнен. В этом и заключалась цель служения Кар’а’карну, представителю тех, кому изначально присягнули Айил.

– Мы исполним наш тох, – сказала Авиенда, – сражаясь в Последней Битве.

Тем самым Айил восстановят свою честь. Однажды исполнив тох, ты забываешь о нём. Помнить про исправленные ошибки слишком высокомерно. С ними будет покончено. Айил смогут вернуться и больше не чувствовать стыда за прошлое. Авиенда кивнула сама себе.

– Итак, – сказала Накоми, передавая чашку чая, – Трёхкратная Земля была нашим наказанием. Мы пришли сюда, чтобы стать сильнее, чтобы суметь исполнить свой тох.

– Да, – сказала Авиенда. Это стало для неё предельно ясным.

– Значит, после сражения за Кар’а’карна, мы исполним наш тох. Следовательно, не будет оснований для дальнейшего наказания. Если это так, зачем нам возвращаться в эти земли? Разве это не будет подобно стремлению к новому наказанию после того, как тох исполнен?

Авиенда замерла. Да нет же, это глупо. Она не хотела спорить с Накоми по этому поводу, но Айил были частью Трёхкратной Земли.

– Народ Дракона, – сказала Накоми, прихлёбывая чай. – Вот кем мы являемся. За всеми нашими действиями стояла одна цель – служение Дракону. Наши обычаи, наши набеги друг на друга, наше суровое обучение... весь наш образ жизни.

– Да, – ответила Авиенда.

– Итак, – тихо сказала Накоми, – что нам останется, как только будет побеждён Затмевающий Зрение? Возможно, именно по этой причине столь многие отказались следовать за Кар’а’карном. Потому что они обеспокоены тем, что это значит. Зачем следовать старым обычаям? Как мы обретём честь в набегах, убийствах друг друга, если мы больше не готовимся к такой важной задаче? Зачем становиться сильнее? Только для того, чтобы просто быть сильными?

– Я...

– Прости, – сказала Накоми. – Я опять разболталась. Боюсь, это моя слабость. Ладно, давай поедим.

Авиенда удивилась. Клубни ещё не успели приготовиться. Однако когда Накоми вынула их, пахли они чудесно. Она порезала черепаху, выудив пару оловянных тарелок из своей сумки. Она разделила мясо и клубни, затем передала блюдо Авиенде.

Та нерешительно попробовала. Еда была очень вкусной. Даже замечательной. Лучше большинства блюд, которые она ела в сказочных мокроземельных дворцах. Она в восхищении уставилась на тарелку.

– Я прошу прощения, – сказала Накоми. – Мне нужно уединиться.

Она улыбнулась, вставая, затем растворилась в темноте.

Авиенда тихо ела, взволнованная разговором. Неужели такая великолепная пища, как эта, приготовленная на огне, и из скромных припасов, не являлась доказательством того, что роскошь мокрых земель не нужна?

Но какова же теперь цель Айил? Если им больше нет нужды ожидать Кар'а'карна, что они будут делать? Хорошо, они будут сражаться. А что потом? Продолжать истреблять друг друга в набегах? Зачем?

Она доела ужин и призадумалась. Хорошенько призадумалась. Накоми не вернулась. Встревожившись, Авиенда отправилась на её поиски, но не обнаружила никаких следов женщины.

Вернувшись к огню, Авиенда увидела, что сумка и тарелка Накоми исчезли. Она подождала какое-то время, но женщина не вернулась.

В конце концов растревоженная Авиенда легла спать.

 Перрин в одиночестве сидел на пне, закрыв глаза и повернув лицо к тёмному небу. Лагерь был разбит, переходные Врата закрыты, а доклады приняты. Наконец-то у Перрина было время отдохнуть.

В этом-то и крылась опасность. Отдыхая, начинаешь размышлять. Размышления несли с собой воспоминания. Воспоминания несли боль.

Он чувствовал в ветре запахи мира. Запах на запахе, водовороты запахов. Запахи окружающего лагеря: потных людей, специй на кухне, мыла в прачечной, лошадиного навоза, человеческих эмоций; запахи окружающих холмов: высохшей хвои, ила у ручья, гниющего трупа какого-то животного. Отдалённые запахи окружающего мира: пыль дороги, стебли лаванды, каким-то образом выжившей в умирающем мире.

Ни пыльцы цветов, ни волков. Их отсутствие казалось ему ужасным знаком.

Он чувствовал себя больным. Физически больным, словно его живот был наполнен грязной болотной водой, смесью гниющего мха и кусочков дохлых жуков. Ему хотелось кричать. Ему хотелось найти Губителя и убить его, дубасить кулаками по его лицу, пока оно не будет залито кровью.

Послышались чьи-то шаги. Фэйли.

– Перрин? Не хочешь поговорить?

Он открыл глаза. Ему бы плакать, кричать, но Перрин чувствовал ледяное спокойствие. Спокойствие и ярость. В нём эти эмоции вместе не уживались.

Рядом был расставлен его шатёр, створки входа трепетали на ветру. Неподалёку сидел, прислонившись к деревцу кожелиста, Гаул. В отдалении работал припозднившийся кузнец. Тихий звон раздавался в ночи.

– Я потерпел неудачу, Фэйли, – прошептал Перрин.

– Ты уничтожил тер’ангриал, – сказала она, становясь на колени рядом с ним. – Ты спас своих людей.

– И, тем не менее, Губитель нас обставил, – горько сказал он. – В нашей стае было пятеро, но для схватки с ним этого оказалось недостаточно.

Перрин чувствовал себя так же, когда узнал, что его семья убита троллоками. Скольких Тень у него отнимет, прежде чем всё это закончится? В волчьих снах Прыгун должен был быть в безопасности.

«Глупый, глупый щенок».

Да и была ли там действительно расставлена ловушка для армии Перрина? Шип снов Губителя мог быть предназначен для совершенно другой цели. Просто совпадение.

«Для та’верена не бывает совпадений…»

Ему нужно было что-нибудь сделать со своим гневом и болью. Он встал, повернулся и был поражён числом всё ещё горевших в лагере огней. Неподалёку, но на достаточном расстоянии от него, чтобы он не мог определить, кому какой запах принадлежит, ожидала группа людей. Аллиандре в золотистом платье. Берелейн в синем. Обе сидели на стульях рядом с деревянным походным столиком, на котором стоял фонарь. Около них сидел на камне Илайас, точивший свой нож. У походного костра, поглядывая на Перрина, столпилось с дюжину двуреченцев, среди них были Вил ал’Син, Джон Айеллин и Грейор Френн. Даже Арганда и Галленне оказались рядом, о чём-то тихо переговариваясь.

– Им бы следовало спать, – сказал Перрин.

– Они беспокоятся о тебе, – возразила Фэйли. От неё самой пахло беспокойством. – И они беспокоятся, не отправишь ли ты их прочь, ведь теперь переходные Врата работают.

– Глупцы, – прошептал Перрин. – Глупцы все те, кто следует за мной. Глупцы, потому что не прячутся.