тоже удивлялся, почему их беседа так затянулась. В конце концов, чтобы ответить да, я нуждаюсь в помощи или нет, требуется всего несколько мгновений. – «Все из-за этих людей – Шончан, милорд», – сказал он наконец. – «Среди Людей прошел слух, что там, где правят Шончан, там правосудие одинаково для всех. В иных же местах… Вы понимаете, милорд?»

Мэт понял. Как и актеры, Лудильщики повсюду были чужаками, и что хуже, чужаками с незаслуженно плохой репутацией воров, хотя воровали они не чаще, чем кто-либо другой, и с заслуженной репутацией сманивающих молодежь присоединиться к ним. А вершиной всего было то, что Лудильщики были не в состоянии оказать сопротивление, если кто-то хотел их ограбить или прогнать. – «Будь осторожен, Ищущий. У их защиты высокая цена, а некоторые законы довольно жестоки. Знаешь, как они поступают с женщинами способными направлять?»

«Спасибо за предупреждение, милорд», – спокойно ответил мужчина, – «но среди нас немногие женщины начинают направлять, а если начинают, то мы как обычно отправляем их в Тар Валон».

Внезапно, женщины захохотали, гром и молния! Ищущий явно расслабился. Если женщины смеются, значит Мэт не убийца и насильник, и не станет прорываться сквозь его людей чтобы скрыться. Что касается Мэта, то он нахмурился. Этот смех ему почему-то не понравился.

Лудильщики ушли после долгих извинений со стороны Ищущего за беспокойство, а их женщины продолжали оглядываться назад и хихикать, прикрыв рты ладошками. Мужчины пытались выведать у них причину их веселья, но те лишь качали головами. И снова оглядывались назад, улыбаясь.

«Что вы им наговорили?» – кисло поинтересовался Мэт.

«О, это – не твое дело, не так ли, Игрушка?» – ответила Туон, а Селюсия рассмеялась. О, она чуть не задыхалась от проклятого хохота. Он решил, что лучше ему не знать. Женщины очень любят втыкать свои шпильки в мужчин.

Конечно, Туон и Селюсия были не единственными женщинами, от которых у Мэта были одни неприятности. Порой ему казалось, что все его неприятности были из-за женщин, которые оставались для него загадкой, несмотря на то, что он все время пытался в них разобраться. Даже Эгинин внесла свою печальную лепту, хотя и меньшую, по сравнению с остальными.

«Я была права. Ты действительно думаешь, что сможешь на ней жениться», – растягивая слова, заявила она в ответ на его просьбу о помощи с Туон. Она и Домон, обнявшись, сидели на ступеньках фургона. Из трубки Домона поднималась струйка дыма. Было примерно середина утра прекрасного дня, и хотя стайка облачков намекала на возможность дождя чуть позже днем, артисты собирались на представление для жителей четырех небольших деревень, которые вместе приблизительно равнялись Рунниенскому Переезду. У Мэта не было никакого желания отправляться посмотреть. О, ему нравилось глядеть на представление акробатов, а особенно акробаток, но когда смотришь на жонглеров и пожирателей огня и прочих каждый день, даже на Майору с ее леопардами, то они становятся, ну, менее интересными, что ли, или даже обыденными. – «Не важно, что я думаю, Эгинин. Ты можешь рассказать все, что тебе о ней известно? Пытаться выведать что-либо у нее больше похоже на ловлю кролика голыми руками в колючем кустарнике и с завязанными глазами».

«Мое имя – Лильвин, Коутон. Не забудь на будущее», – сказала она тоном, больше подходящем для отдачи приказов на корабельной палубе. Ее глаза были похожи на два голубых молота. – «Зачем мне тебе помогать? Ты слишком высоко замахнулся – крот, мечтающий о солнце. Тебя казнят просто за одно упоминание желания на ней жениться. Это отвратительно. Кроме того, я теперь вне этого. Или, точнее, все теперь вне меня». – добавила она горько. Домон обнял ее одной рукой.

«Ну если тебя теперь это не касается, то почему ты так беспокоишься о том, что это отвратительно и что я собираюсь на ней жениться?» – Вот так. Теперь все сказано предельно ясно. Частично, по крайней мере.

Домон вытащил трубку изо рта и выдохнул кольцо дыма в лицо Мэта. – «Если она не желает тебе помогать, то оставь ее в покое». – Он выдал это таким же тоном капитана корабля.

Эгинин что-то пробормотала себе под нос. Кажется, она спорила сама с собой. Наконец, она покачала головой. – «Нет, Бэйл. Он прав. Если я плыву по течению, то мне нужно найти новое судно и новый курс. Я никогда не смогу вернуться в Шончан, поэтому надо обрубить концы и жить дальше».

Все, что ей было известно, было главным образом сплетни о Императорском семействе. Кажется, их жизнь была отгорожена от остальных высокой стеной, даже когда они выходили в свет, и за ее пределы вырывался лишь тихий шепот, но и этого было достаточно, чтобы у Мэта волосы встали дыбом. У его суженной были убиты брат и сестра? Что ж это за семейка такая, что родственники убивают друг дружку? Да хотя бы Благородные Шончан и их Императорская семья для начала. Половина ее родных была мертва – большинство убито, а возможно и все. Кое-что из того, что Эгинин-Лильвин рассказала было общеизвестно у Шончан, но это едва ли успокаивало. Туон с младенчества поднаторела в интригах, отлично умела обращаться с оружием и бороться голыми руками, и несмотря на серьезную охрану была готова защищать свою жизнь самостоятельно. Все Благородные были прирожденными лицемерами, умевшими скрывать свои намерения и амбиции. Перевес во власти среди Благородных постоянно смещался от одного к другому. Кто- то взлетал вверх, другой опускался вниз, и в Императорском семействе этот танец был только быстрее и опаснее. Императрица – при этом слове она добавила «Пусть живет она вечно» и оборвалась на полуслове перед тем, как продолжить. Императрица родила много детей, так как это был ее долг и так поступала каждая Императрица, чтобы среди тех, кто выживет остался самый сильный, тот и будет новым правителем после ее смерти. Это исключало возможность того, что на Хрустальный Трон поднимется кто-нибудь глупый или полный дурак. А Туон считали совсем не глупой. О, Свет! Женщина, предназначенная ему в жены, хуже чем Айз Седай и Страж вместе взятые! И, возможно, столь же опасна.

Он беседовал с Эгинин еще пару раз, пытаясь узнать как можно больше, при этом был достаточно осторожен и в лицо называл ее Лильвин, чтобы она не бросилась на него с ножом, но продолжал думать о ней как о Эгинин, но ее знание о Благородных было в основном поверхностным, а об Имперском дворе – по ее собственному замечанию – не намного лучше, чем у уличного пострела в Синдаре. В тот же день, что он подарил бритву Туон, он как раз проезжал рядом с фургоном Эгинин просто поболтать без всякой надежды узнать нечто новое. Перед этим он пытался сопровождать Туон и Селюсию, но они продолжали искоса на него поглядывать, переглядываться и хихикать. Над тем, что они наговорили Лудильщицам, без всякого сомнения. Никто кроме него не смог бы выдержать дольше.

«Умный ход, подарить эту кобылу», – сказала Эгинин, свешиваясь с козел фургона и оглядывая колонну. Домон был занят вожжами. Порой она пыталась сама, но править упряжкой было не ее призванием, не то, что кораблем. – «Как ты догадался?»

«О чем?» – переспросил он.

Она выпрямилась и поправила парик. Он понятия не имел, зачем она продолжает его носить. Ее собственные волосы были еще коротки, но не короче, чем у Селюсии. – «О придворных подарках. У Благородных так заведено, что если ты ухаживаешь за кем-то, кто выше тебя по положению, то необходимо подарить нечто необычное или очень редкое. А еще лучше, если тебе при этом удастся угадать с подарком и подарить что-то, что нравится другой стороне. А всем известно, что Верховная Леди обожает лошадей. И хорошо, что ты понимаешь, что ты ей не ровня. Пойми, все твои усилия напрасны. Я не понимаю, почему она до сих пор здесь, особенно после того, как ты перестал ее охранять, но ты же не думаешь, что она на самом деле произнесет свои слова. Она выйдет замуж во имя пользы Империи, а не потому, что какой-то бездельник вроде тебя подарил ей лошадь или обворожительно улыбался».

Мэт сжал челюсти, лишь бы не выругаться. Он понимает, что неровня? Не удивительно, что проклятые кости остановились. Теперь Туон позволит ему позабыть об этом только после дождичка в