«Думаю, я мог бы взглянуть на пегую, Мастер Фирним», – с сомнением в голосе сказал Мэт. – «Но не за десять крон».
«Золотом», – уточнил Фирним. – «Хурд, проведи для милорда бритву». – Он снова подчеркнул породу. Цену сбавить будет тяжело. Если только то, что он та’верен не сыграет своей роли. Его удача никогда не влияла на такую однозначную вещь как торговля.
Хурд оказался мужчиной, который обновлял солому в стойле бритвы. Это был приземистый мужчина у которого на голове осталось только три белых волоска, а во рту не оказалось вообще ни одного зуба. Это легко можно было заметить, когда он улыбался, проводя кобылу по кругу. Совершенно очевидно, что он любил это животное, и было за что.
Шла она хорошо, но Мэт все равно осмотрел ее поближе. Ее зубы говорили о том, что Фирним был довольно честен на счет ее возраста. Только идиот стал бы привирать о возрасте лошади, если только покупатель не полный профан, хотя, что удивительно, многие барышники так и считали. Уши развернулись в его сторону, когда он погладил ее нос, проверяя глаза. Они были чистыми и яркими, ни следа слизи. Он пощупал ее ноги, проверяя нет ли вздутий или повышения температуры. Ни намека на травмы, стригущий лишай или что-нибудь еще. Он мог легко поместить кулак между ее ребрами и плечом – у нее будет широкий шаг – и между последним ребром и бедром легко входила раскрытая ладонь. Она будет вынослива и не перенапряжет сухожилия, если будет бежать быстро.
«Милорд разбирается в лошадях, как я вижу».
«Так и есть, Мастер Фирним. И десять золотых крон слишком много, особенно для пегой. Знаете, некоторые утверждают, что пегий конь к несчастью. Не то чтобы я в это верил, но я не могу дать так много».
«К несчастью? Никогда ничего подобного не слышал. Ваша цена?»
«За десять золотых крон я мог бы купить чистокровного тайренца. Не самого лучшего, это верно, но все равно, это будет тайренец. Я дам десять крон. Серебром».
Фирним откинул назад голову и громко захохотал, а когда он остановился они вернулись к торговле. Наконец, Мэт отдал пять золотых крон и четыре золотые марки, плюс три серебряные, все деньги были отчеканены в Эбу Дар. В его сундуке были монеты разных стран, но с иностранными деньгами обычно требовалось обращаться в банк или к меняле, чтобы их взвесить и оценить сколько они стоят на местные деньги. Кроме того, что это привлекает внимание, он бы заплатил за лошадь больше, возможно даже больше десяти крон золотом. У менял весы всегда работали таким образом. Он не собирался так сильно сбивать цену, но судя по тому как в конце улыбнулся Фирним, он не ожидал столько заработать на одной лошади. Это был лучший исход при торговли лошадьми, когда каждая из сторон считает, что выиграла от сделки. В целом, день начался очень хорошо, несмотря на проклятые кости. Ему следовало знать, что это не продлится вечно.
Когда он в полдень вернулся к цирку верхом на бритве без седла, из-за разболевшегося бедра, очередь стала еще длиннее, чем при его уходе. Под грохот костей в голове, он подождал возможность пройти под синим транспарантом, растянутым между двумя высокими жердями с названием представления, написанного аршинными красными буквами. Пока монетка, опущенная одним человеком в стеклянный кувшин, который держал в руках здоровенный конюх в грубой куртке из шерсти, перекочевывала под внимательными глазами второго конюха в обитый железом сундук, к очереди успевало подоспеть еще несколько человек, так что казалось, она никогда не станет короче. Линия людей уже простиралась от входа до угла и терялась за ним. Что удивительно, никто не толкался и не пытался залезть вперед. Среди людей было хорошо видно крестьян в грубых куртках с въевшейся в руки землей, однако лица детей и фермерских жен, по крайней мере, выглядели достаточно чистыми. К сожалению, Люка получил свою вожделенную толпу. Теперь нет никакой надежды уговорить его уехать завтра. Кости предвещали какое-то событие, возможно роковое, которое должно случиться с Мэтом проклятым Коутоном, но какое? Иногда кости останавливались, но он понятия не имел, что же случилось.
Сразу за стеной из холста, рядом с проходящими мимо посетителями, растекающимися по обе стороны улицы, стояла Алудра, что-то втолковывавшая двум возницам телег, на которых были сложены бочки разного размера. И не только бочки. – «Я покажу вам, где поставить телеги», – говорила стройная женщина худому вознице с выдающейся вперед челюстью. Провожая Мэта взглядом, она повернула голову, и ее длинные косички, украшенные бусинами, качнулись в такт. Но она тут же обернулась к вознице: «Где лошади, вы поставите телеги прямо за коновязью, хорошо?»
Что это она накупила в таком количестве? Наверное что-то для своих фейерверков. Каждый вечер сразу после наступления темноты, еще до того как все улеглись спать, она запускала свои ночные цветы. Для города размеров Джурадора два или если поблизости были несколько деревень – три. Он много раз размышлял, зачем же ей нужен литейщик колоколов, но единственное разумное объяснение, приходившее ему на ум, было полной ерундой.
Он спрятал кобылу среди других лошадей. Скажем прямо, вам не удастся спрятать такую лошадь как бритва, но среди других лошадей она станет менее заметна, а для нее еще не пришло подходящее время. Древко для лука он оставил в фургоне, который делил с Эгинин и Домоном, но сейчас никого из них не было. Потом он направился в сторону выцветшего фиолетового фургона Туон. Он стоял теперь возле фургона Люка, хотя Мэт хотел чтобы его оставили на прежнем месте вместе с грузовыми фургонами. Только Люка и его жена были в курсе, что Туон была Верховной Леди, а не служанкой, собиравшейся выдать Мэта и Эгинин ее ревнивому мужу, но уже многие в труппе задавались вопросом, почему Мэт проводил больше времени с Туон, чем с Эгинин. Удивлялись и не одобряли. Что странно, большей частью они были довольно чопорными людьми, даже акробаты. Сбежать с женой кровожадного лорда было романтично. А любовь к горничной – омерзительно. А переставив фургон на самое видное место на обозрение людей, которые пробыли с Люка достаточно долго и были его самыми лучшими кадрами, он мог породить еще больше кривотолков.
Сказать по правде, он колебался, собираясь идти к Туон, когда в голове крутились кости. Слишком часто в ее присутствии они останавливались, а он по прежнему не знал, почему, кроме одного раза. И то не наверняка. Возможно, первый раз случился оттого, что встретил ее. При мыслях об этом у него волосы на затылке становились дыбом. С другой стороны, с женщинами всегда так – приходится испытывать удачу. А с женщиной вроде Туон ее приходится испытывать по десять раз на дню, и никогда не знаешь наверняка пока не станет слишком поздно. Иногда он задавался вопросом, почему его удача не в состоянии ему помочь в отношениях с женщинами? Женщины же столь же непредсказуемы как самые честные кости.
Возле фургона не было видно ни одного из Красноруких, теперь они находились под ним – поэтому он поднялся по короткой лесенке в задней части фургона, коротко постучал и вошел, потянув дверь. В конце концов, он платил за аренду этого фургона, и вряд ли они лежат раздетыми в разгар дня. В любом случае, если они не хотят пускать внутрь людей, на двери имеется замок.
Госпожи Анан не было, но внутри отнюдь не было пусто. На узком столе, свисавшем с потолка, стояли разномастные тарелки с нарезанным ломтями хлебом, сыром и маслинами. Рядом стоял один из одолженных Люка серебряных кувшинов, потом низкий в красную полоску кувшин и несколько украшенных цветами чашек. Туон сидела на единственном в фургоне табурете в дальнем углу стола. Ее голову украшали завитки отросших за месяц черных волос. Селюсия сидела на одной из кроватей сбоку, а Ноэл и Олвер на другой, положив локти на стол. Сегодня Селюсия, с повязанным вокруг головы шарфом в цветочек, была в темно- синем эбударском платье, в котором хорошо была видна ее незабываемая грудь. На Туон было красное платье, которое казалось было сделано сплошь из складочек. Свет! Он только вчера купил ей шелк! Как ей удалось убедить швею так быстро закончить платье? Он был абсолютно уверен, что для этого требуется больше одного дня. Видимо, с помощью довольно свободного распоряжения его золотом, как он подозревал. Все правильно. Если ты покупаешь женщине шелк, будь готов заплатить за то, что из него сошьют платье. Он слышал эту пословицу еще мальчишкой, когда не думал, что когда-либо в жизни увидит шелк, но это было кристальной правдой.
«… и за пределами их поселений можно увидеть одних только женщин», – вещал Ноэл, седой оборванный старик, когда Мэт вошел и закрыл за собой дверь. Остатки кружев на рукавах Ноэла видали лучшие дни, как и его кафтан, когда-то неплохо сшитый из прекрасной серой шерсти, но и то и другое было довольно опрятным и чистым, хотя по правде они выглядели довольно странно с его скрюченными пальцами и помятым лицом. В этих вещах он был похож на постаревшего вышибалу из таверны, который решил уйти на покой и оставить драки в прошлом. Олвер был в хорошем синем кафтане, который сшили для него по
