ускользнула прочь. Ранд сомневался, что сумеет остановиться, даже если б и захотел, только у него и в мыслях такого не было, а Авиенда определенно этого не хотела. На самом деле последнее, что мелькнуло у него в голове, была мысль, что вряд ли он ее сумеет остановить. Потом довольно долго никаких связных мыслей у него и в помине не было.

Спустя достаточно много времени — часа два, а может, и три, Ранд не знал — он лежал, укрытый одеялами, на пледах, закинув руки за голову, и смотрел, как Авиенда разглядывает и ощупывает скользкие белые стены. Удивительно, но они очень хорошо удерживали тепло, не требовалось вновь обращаться к саидин — ни для того, чтобы не впустить холод, ни для того, чтобы согреть воздух. Встав с одеял, девушка всего-навсего расчесала и пригладила пальцами темно-рыжие волосы и теперь ничуть не стыдилась своей наготы. Конечно, немного поздновато смущаться и стыдиться этакой малости, как отсутствие одежды. Ранд изрядно поволновался, что поранит ее, вытаскивая из воды, но ссадин у Авиенды оказалось меньше, чем у него, и каким-то образом царапины нисколько не портили красоты девушки.

— Что это? — спросила она.

— Снег.

Как можно доходчивей Ранд объяснил, что такое снег, но Авиенда лишь покачала головой, отчасти изумленно, отчасти недоверчиво. Тому, кто вырос в Пустыне, падающая с неба замерзшая вода должна представляться столь же невероятным явлением, как и летящая. Согласно записям и изустным преданиям, единственный в Пустыне дождь прошел, когда его вызвал сам Ранд.

Ранд не сдержал вздоха сожаления, когда Авиенда стала через голову надевать сорочку.

— Как только вернемся. Хранительницам Мудрости надо будет поженить нас.

Он по-прежнему чувствовал плетение, благодаря которому ворота оставались открытыми.

Авиенда просунула голову в ворот сорочки и воззрилась на Ранда. Не враждебно, но и без одобрения. Хотя и решительно.

— Что заставило тебя подумать, будто мужчина имеет право просить меня об этом? Кроме того, ты принадлежишь Илэйн.

Через минуту он догадался захлопнуть рот.

— Авиенда, мы только что... Мы вдвоем... Свет, да теперь мы обязаны пожениться! Нет, я поступаю так не потому, что должен, — торопливо прибавил он. — Я хочу этого.

Вообще-то в последнем Ранд был не слишком уверен. Ему казалось, что он мог бы и ее полюбить, но ему также казалось, что он и Илэйн любит. И, неизвестно по какой причине, еще и Мин сюда приплелась. Да ты распутник не хуже Мэта! Но хоть раз Ранд наконец может поступить правильно.

Авиенда же фыркнула и пощупала свои чулки, проверяя, высохли ли они, потом уселась и начала их надевать.

— Эгвейн говорила мне о ваших двуреченских обычаях, и о тех, что со свадьбой связаны.

— Ты хочешь год ждать? — недоверчиво спросил Ранд.

— Год. Да, я именно об этом. — Раньше Ранд не отдавал себе отчета, что женщина, надевая чулок, так выставляет ногу на обозрение. Странно, что это зрелище оказалось столь волнующим и захватывающим после того, как он видел ее, нагую, мокрую от пота и... Ранд сосредоточился на том, что говорит Авиенда, и постарался внимательнее слушать ее. — Эгвейн говорила, что подумывала испросить у своей матери разрешение выйти за тебя замуж, но прежде чем она обмолвилась об этом, ее матушка сказала, что ей надо еще с годик подождать, пусть даже она уже заплетает косу. — Авиенда задумчиво нахмурилась, подтянула колено под самый подбородок. — Верно? Эгвейн говорила, девушке не позволяют заплетать косу, пока она по годам не может замуж идти. Понимаешь, о чем я толкую? У тебя вид, как у... рыбы. Морейн ее в реке поймала.

В Пустыне рыб не водилось, айильцы знали о них только из книг.

— Конечно, понимаю, — промолвил Ранд. На самом деле он ничего не понял, точно напрочь ослеп и оглох. Поерзав под одеялами, он постарался придать голосу как можно больше уверенности: — Вообще-то... Ну, обычаи — вещь запутанная, и я не совсем уверен, о каких из них ты говоришь.

Девушка подозрительно покосилась на него, но айильские обычаи были такими замысловатыми, что Авиенда поверила его словам. В Двуречье ты год «ходишь», потом, если придешься ко двору, обручаешься и наконец женишься. Вот и весь обычай.

Авиенда продолжала одеваться.

— Я вот о чем. Девушка в этот год спрашивает согласия у матери. И позволения у Мудрой. Не могу сказать, что понимаю это. — Белая блуза, которую Авиенда надевала через голову, на мгновение приглушила ее слова. — Если он ей нравится и она считается взрослой, чтоб идти замуж, зачем ей разрешение? Ну, теперь понятно? По моим обычаям, — голос Авиенды не оставлял сомнений, что для нее значимы лишь они, — мне выбирать, спрашивать тебя или нет. А я спрашивать не стану. Согласно же твоим обычаям, — застегивая пояс, Авиенда недоверчиво покачала головой, — я не получила согласия своей матери. А тебе, подозреваю, нужно разрешение твоего отца. Или, раз твой отец умер, отца-брата? Ну вот, разрешения нам никто не давал, значит, и пожениться мы не можем. — Авиенда сложила косынку и начала ее повязывать.

— Понятно, — слабым голосом отозвался Ранд.

Любой парень в Двуречье, сунувшийся к отцу за этаким дозволением, напросился бы на отменную взбучку и несколько дней ходил бы с красными ушами. Когда же он подумал о парнях, обливавшихся холодным потом в тревоге, вдруг кто-то — кто угодно! — ненароком прознает, что они делали с девушками, на которых хотят жениться... Что касается последнего, Ранд припомнил, как Найнив застигла Кимри Левин и Бэра Даутри на сеновале отца Бэра. Кимри уже лет пять с косой ходила, но когда с ней закончила разбираться Найнив, за дочку взялась сама миссис Левин. С бедняги Бэра Круг Женщин чуть заживо шкуру не спустил, и это еще цветочки по сравнению с тем, что за жизнь они устроили Кимри в тот месяц, который сочли самым коротким сроком, какой молодым приличествует дожидаться свадьбы. Втихомолку, чтобы не дошло до ушей Круга Женщин, рассказывали как шутку: первую неделю после свадьбы ни Бэр, ни Кимри сидеть не могли. Ранд подозревал, что Кимри запамятовала спросить согласия у матери.

— Но, в конце концов, Эгвейн не может знать обо всех обычаях мужчин, продолжил Ранд. — Женщины же не знают всего. Ну так вот, раз это начал я, то мы должны пожениться. И никаких согласий тогда не требуется.

— Ты это начал? — Фырканье Авиенды было выразительно и многозначительно. Таким фырканьем, хмыканьем и подобными звуками женщины, будь то айилки, андорки, да откуда угодно родом, обычно пользуются как стрекалом — уколоть, подтолкнуть, похлопать. — Все равно это не имеет значения, поскольку мы поступаем по айильским обычаям. Больше это не повторится, Ранд ал'Тор. — Его удивило — и обрадовало — сожаление, которое он услышал в ее голосе. — Ты принадлежишь почти сестре моей почти сестры. Теперь у меня к Илэйн тох. Но это не твоя забота. Ты собираешься тут вечно валяться? Я слышала, что мужчины потом становятся ленивы, но осталось не так долго ждать, когда кланы будут готовы к утреннему маршу. Ты должен быть там. — Внезапно она застыла, будто громом пораженная, и тяжело опустилась на колени. — Если мы сумеем вернуться... Я не помню точно, как проделала ту дыру, Ранд ал'Тор. Ты должен найти выход.

Ранд сказал, что заблокировал ее ворота и чувствует, что они по-прежнему открыты. У Авиенды будто гора с плеч свалилась, она даже улыбнулась ему. Однако, когда девушка уселась, скрестив ноги, и принялась расправлять юбки, Ранду стало ясно, что она не намерена поворачиваться к нему спиной, пока он будет одеваться.

— Ты — мне, я — тебе. Все честно, — подождав достаточно, пробормотал Ранд и вылез из-под одеял.

Он старался выглядеть таким же беспечным, какой была Авиенда, но получалось у него из рук вон плохо. Даже отвернувшись от девушки, Ранд ощущал на себе ее взгляд — будто она пальцем по его спине водила. И вообще, какое она имела право говорить ему, как он хорош сзади?! Он-то о ее красоте никаких замечаний себе не позволил! Так или иначе, а сказала она это только для того, чтобы он вспыхнул. Нарочно, чтоб смутить. Женщины ведь на мужчин так не глядят. И они не спрашивают, у матерей разрешения... У Ранда появилась мысль, что жизнь с Авиендой не стала легче и проще. Ни