– И я припоминаю, что развел костер и развесил одеяла, чтобы ты согрелась в уединении. – Он поворошил горящие поленья и повесил кочергу обратно на крюк. В Пограничных Землях даже летние ночи холодны. – Я также помню, что той ночью ты выплеснула на меня, спящего, половину того пруда. Нам обоим тогда пришлось бы меньше дрожать от холода, если б ты прямо сказала, что ты – Айз Седай, а не взялась бы это демонстрировать. Не стала бы пытаться разлучить меня с моим мечом. Не лучший способ знакомства с воином в Пограничье, даже для молодой женщины.

– Я была молодой и одна, а ты был такой же большой, как и теперь, а твоя неистовость – ничем не скрытой. Я не хотела, чтобы ты знал, что я – Айз Седай. В то время мне казалось, что ты ответишь на мои вопросы более свободно, если останешься в неведении. – Она помолчала недолго, годы, минувшие с той встречи, пронеслись перед ее мысленным взором. Хорошо оказалось найти товарища, разделившего с нею все нелегкие труды и тяготы. – В последующие недели ты не думал, что я попрошу тебя соединиться со мною узами? Для себя-то я в первый же день решила, что ты – именно тот, кто нужен.

– И не предполагал, – сухо сказал он. – Я был слишком занят – меня не оставляла в покое мысль, сумею ли я сопроводить тебя в Чачин и уберечь в целости шкуру. На каждую ночь ты припасала для меня всякие сюрпризы. Тех муравьев я надолго запомнил. По-моему, за ту поездку я и одной ночи как следует не выспался.

Она позволила себе легко улыбнуться, вспоминая.

– Я была молодой, – повторила она. – А все эти годы твои узы неужели тебя не раздражают? Такой мужчина, как ты, не станет безропотно ходить на поводке, пусть даже он такой легкий и незаметный, как мой.

Замечание было до обиды язвительным; она знала, что таким оно и будет.

– Нет. – Голос его был ровен, но он опять взял кочергу и яростно поворошил в пламени, чего вовсе не требовалось. По дымоходу смерчем взвился каскад искр. – Я выбрал по доброй воле, зная, что это повлечет за собой. – Железный прут загремел о крюк, и он сухо поклонился. – Честь служить вам, Морейн Айз Седай. Так было, и так будет всегда. Морейн фыркнула:

– В твоей смиренности, Лан Гайдин, всегда больше высокомерия, чем у королей, за спиною у которых грозные армии. С того самого первого дня, как я встретила тебя, так и было.

– К чему все эти разговоры о прошлом, Морейн? В сотый раз – или так ей показалось – она взвесила слова, которые собиралась сказать.

– Прежде чем мы покинули Тар Валон, я оставил распоряжения: если со мной что случится, твои узы передаду другой. – Безмолвно он смотрел на нее. – Когда ты почувствуешь мою смерть, ты обнаружишь, что вынужден немедленно разыскать мою преемницу. Не хочу, чтобы для тебя это стало неожиданностью.

– Вынужден, – тихо, едва слышно произнес он с гневом. – Никогда прежде ты не использовала мои узы, чтобы к чему-то меня вынуждать. Я-то думал, ты к этому относишься неодобрительно.

– Оставь я это дело неулаженным, по моей смерти ты мог бы освободиться от уз и тебя не удержал бы и самый сильный мой приказ. Я не позволю тебе погибнуть в бессмысленной попытке отомстить за меня. И я не позволю тебе вернуться к твоей, в равной степени лишенной смысла и пользы, собственной войне в Запустении. Война, в которой мы сражаемся, – та же война, если ты мог бы так на нее взглянуть, и я позабочусь, чтобы ты сражался в ней не напрасно. Не будет ни мести, ни гибели в Запустении.

– И ты предвидишь свою скорую смерть? – Голос его был негромок, лицо не выражало ничего, оба схожи со скалой в бушующем зимнем буране. Подобную манеру держать себя она видела не единожды, обычно – когда он бывал на грани ярости. – Ты что-то задумала, какой-то план, в котором мне нет места, и поэтому видишь себя мертвой?

– Я вдруг обрадовалась, что в этой комнате нет пруда, – проворчала она, затем вскинула руки, когда он подобрался, обиженный ее легкомысленным тоном. – Я вижу свою смерть каждодневно, как и ты. Как же иначе, раз выполняем все эти годы такую задачу? Теперь, когда назрел перелом, я должна помнить, что она даже еще более вероятна.

Какое-то время он рассматривал свои ладони, крупные и широкие.

– Я никогда не думал, – медленно произнес он, – что может случиться так, что из нас двоих первым умру не я. Как-то, даже в самых худших ситуациях, такой исход всегда казался… – Внезапно он сомкнул ладони и энергично растер их. – Если существует вероятность того, что меня отдадут как комнатную собачонку, то я не прочь хотя бы узнать, кому меня отдадут.

– Никогда не считала тебя домашней собачонкой, – резко отозвалась Морейн, – как не считает и Мирелле.

– Мирелле. – Он поморщился. – Да, это должна быть одна из Зеленых или какой– нибудь сущий ребенок, только-только ставшая полноправной сестрой.

– Если Мирелле умудряется держать в узде троих своих Гайдин, может, она и с тобой справится. Хотя ей ты по нраву и она не прочь оставить тебя при себе, она обещала передать твои узы другой, когда подыщет тебе ту, кто подходит тебе лучше.

– Ну вот! Не песик, так посылка. Мирелле, значит… опекун! Морейн, даже Зеленые так со своими Стражами не обращаются. За четыре сотни лет ни одна Айз Седай не передавала узы своего Стража другой, а ты вознамерилась сделать это со мной, и не один раз, а дважды!

– Все решено, и переделывать я не стану.

– Ослепи меня Свет, если я пойду по рукам, имеешь ли ты хоть какое-то представление, в чьих руках я в итоге окажусь?

– То, что я делаю, – для твоего же блага, и, может, к тому же и для блага других. А если Мирелле найдет сущего ребенка, только-только ставшего полноправной сестрой, – разве не ты так сказал? – которому нужен Страж, закаленный в битвах и умудренный в обычаях мира? Сущего ребенка, девчонку, которой, вероятно, нужно, чтобы кто-нибудь швырнул ее в пруд? Ты многое можешь дать, Лан, и стоит ли, чтобы все это кануло втуне в безвестную могилу или досталось воронам, когда бы могло послужить женщине, которая в этом нуждается? А то иначе все обернется куда худшим, чем грех, о котором злословят Белоплащники. Да, я убеждена, ты будешь ей очень нужен.

Глаза Лана слегка расширились; для него такая реакция – все равно что для другого человека замереть столбом в ошеломлении от догадки. Редко она видела его выведенным из равновесия. Он дважды открывал рот и лишь потом заговорил:

– И кого ты имеешь в виду, говоря о… Она оборвала его:

– Лан Гайдин, ты уверен, что узы тебя не раздражают? Ты впервые, только сейчас, осознал силу этих уз, их основательность? Ты мог бы оказаться с многообещающей Белой, у которой нет сердца и которая вся воплощенная логика, или с юной Коричневой, которая видит в тебе не больше пары рук для того, чтобы таскать за нею книги и заметки. Я могу передать тебя, когда захочу, как посылку или как комнатную собачонку, – а тебе не останется ничего, как подчиниться. Ты уверен, что они тебя не раздражают?

– Значит, они нужны для этого? – проскрипел он. Глаза горели голубым огнем, рот кривился. Ярость. Впервые она видела, как ярость в открытую гравировала морщинами его лицо. – Значит, все эти разговоры были испытанием – испытанием! – дабы проверить крепость своих уз, не натирает ли поводок? Спустя столько времени? С того дня, как я дал тебе слово, я скакал туда, куда ты велела, даже когда считал это безрассудным или глупым, даже когда у меня был резон скакать другим путем. Никогда тебе не приходилось принуждать меня узами. По твоему слову я смотрел, как ты шагаешь в опасность, и держал руки по швам, когда хотел я одного – выхватить меч и прорубить тебе безопасный путь. И после всего ты испытываешь меня?

– Нет, это не испытание, Лан. Я говорю откровенно, без уверток, и я сделала так, как сказала. Но в Фал Дара я засомневалась, по-прежнему ли ты всецело со мной. – Настороженность вползла в его глаза. Прости меня, Лан. Я не стала бы ломать стены, что ты выстраивал, но я обязана знать. – Почему ты так поступил с Рандом? – Он моргнул; он явно ожидал не такого вопроса. Она знала, какие мысли пришли ему в голову, и не стала бы оставлять его в покое теперь, когда он выведен из равновесия.

– Ты привел его к Амерлин, а он заговорил и повел себя как лорд Пограничья и прирожденный солдат. Это некоторым образом соответствовало тому, что я для него планировала, но мы с тобой никогда не упоминали о том, чтобы обучить его чему–то такому. Почему, Лан?

– Это представлялось… уместным. Когда-то молодой волкодав должен встретить своего первого волка, но если этот волк увидит перед собой щенка, если тот станет вести себя как щенок, волк наверняка