кем из них Мирослава в контакт не вступала, показаний не давала, данных о себе, зарубежных лидерах и о подполье не сообщала.
Буквально через день Володя вывез ее автомашиной в город, долго и увлеченно говорил с ней об истории этого города. Они оба, хорошо знавшие Львов, Галицию, Волынь, вообще всю Западную Украину, даже горячо поспорили. Мирослава впервые за эти недели рассмеялась и уже в камере вместе с Володей также впервые плотно и сытно поела. Она впервые спокойно уснула. Ей казалось, что с ней произошло что-то невероятное и необъяснимое.
А еще через пару дней Володя перевез Мирославу в особняк, где ее разместили в отдельной комнате с изолированным и охраняемым выходом, с мощной решеткой на окнах. Но все же это была не тюрьма, а нормальные человеческие условия.
Много часов провели Володя и Мирослава в этой комнате. О чем только они не переговорили, оставаясь вдвоем. Оба хорошо знали историю и литературу Украины. Оба увлекались поэзией и искусством. Оба любили Украину. Однако, каждый по-своему, со своих позиций, убежденно и искренне доказывал исторический путь своей Родины – Украины. В общем, оба с нетерпением ждали и искали встреч.
Случилось то, что должно было случиться между молодыми людьми. Они стали близки. Никто из них не играл друг с другом. Мирослава по-прежнему оставалась убежденной оуновкой и секретов не выдавала, а Володя – убежденным коммунистом, честно выполнявшим свой чекистский долг и пытавшийся склонить Мирославу к сотрудничеству. Делал он это, однако, в открытой форме, не скрывал своей конечной цели и однажды заявил, что считает ее своей женой и не видит иного выхода для того, чтобы остаться вместе, как ее согласие на сотрудничество с госбезопасностью. Он не лукавил и не действовал по заданию своего начальства. Он любил ее, но не мог отступить от своих коммунистических идеалов.
Мирослава предложила ему бежать вместе, заявив, что у нее есть каналы ухода на Запад. Чекист Демеденко на это ответил, что-либо она сейчас же отдаст им не только этот канал, но и все известное ей о подполье и ее работе в ОУН, либо они расстанутся навсегда.
Мирослава видела открытый честный взгляд Володи, его страдающие, как от физической боли, глаза и не выдержала. Рыдая и захлебываясь слезами, она прижималась к груди любимого и говорила ему, чтобы только не бросал ее одну в этом мире чужих и ненавистных ей людей, что она готова на все.
Здесь же Мирослава рассказала Володе все, что ей было известно, о работе в ОУН и отдала то, что навсегда закрывало ей дорогу в прошлое,– линии связи, людей, пароли, тайники.
Почти два года им удавалось скрывать свои отношения, маскируя это все новыми и новыми данными, получаемыми с помощью Мирославы капитаном Демеденко. Все было бы хорошо, если бы не побег «Четвертого»и неудачная шутка другого сотрудника по поводу агента – что соответствовало действительности – Володи.
Начальник внимательно и с сожалением смотрел на Мирославу. Знал он и предстоящую судьбу чекиста Демеденко. Запомнил он на всю жизнь последние слова Мирославы:
– Если бы не моя любовь к Володе и не наша любовь, не было бы у вас ни линии связи, ни отданных мною курьеров, ни полученных с моей помощью из-за кордона денег, золота, оружия и людей. Я все отдала вам за него!
Капитан Демеденко был исключен из партии и уволен из органов, которые лишились опытного чекиста и мастера оперативных комбинаций. Спустя какое-то время ему удалось восстановиться в партии, он стал работать парторгом МТС. Партия обязала его расстаться с Мирославой. Говорят, он так и не женился, навсегда сохранив свое чувство к одной женщине.
* * *
В конце января наступившего нового года Москва потребовала решительных мер по закреплению отношений с Охримовичем. Одной из таких мер было требование московского руководства получить от эмиссара точное местонахождение бункера с Зоряной, имея в виду захват ее живьем с помощью спецпрепарата «Тайфун»
## 1 - Спецпрепарат «Тайфун» – специальный снотворный газ мгновенного действия, без побочных последствий. Разработан в Москве для захвата живыми оуновцев, укрывающихся в бункере. Вводился через вентиляционное отверстие из небольших ручных баллонов с тонким гибким шлангом.
В начале февраля специально подготовленная группа под прикрытием якобы проводимых лесозаготовок выдвинулась в район бункера Зоряны. Двигались осторожно, соблюдая максимальную тишину. Как и положено в зимних условиях, операцию начали ранним утром в солнечный и ясный день, чтобы легче было обнаружить на восходе (или закате, на худой конец) солнца еле заметную даже в солнечный день струйку колеблющегося на морозе теплого воздуха, что струится из бункера по вентиляционной трубочке вверх в более холодный воздух. Заметили эту струйку. По ней определили возможное нахождение люка. Блокировали его. Вставили в найденное вентиляционное устройство гибкий шланг и открыли вентиль баллона. Раздался резкий, громкий, с оглушительным хлопком звук, что и услыхали находившиеся в бункере. Поняли, что обнаружили их чекисты. Пока мешкались с запасным баллоном, зашевелился снег в нескольких метрах от вентиляционного отверстия, и в приоткрытый люк высунулась рука с зажатой в ней гранатой. Заработал ручной пулемет с фиксированным сектором обстрела в сторону люка. Выкатившаяся из перебитой руки граната по счастливой случайности не взорвалась. Пулемет бил беспрерывно короткими очередями, не давая оуновцам показаться. Засвистел запасной баллон с газом и почти одновременно в короткой паузе между пулеметными очередями внизу, под землей, прозвучало почти сразу же три хлопка. Это ушли из жизни три обитателя бункера и среди них так нужная чекистам Зоряна Кубрак.
Претензий Москвы к чекистам Украины не могло быть, потому что, во-первых, баллон был московского производства, и кроме того имелась оперативная переписка Киева с Москвой, в которой чекисты Украины категорически высказывали свое мнение не проводить операцию по Зоряне с использованием спецпрепарата, а ждать весны, нормального и естественного развития событий.
Вплоть до мая текущего года с Охримовичем под разными предлогами уходили от разговоров на тему связи с Зоряной, о чем договаривались в самом начале контакта его с ГБ Украины. Но шло время, и скрывать от него гибель Зоряны становилось бессмысленным и опасным. Решили провести наконец эту сложную и неприятную беседу…
Выслушав длительные и, казалось, логичные объяснения Николая Тихоновича Мороза и Николая Ивановича, Охримович опустил голову и долго молчал.
Потом он поднял глаза и внимательно посмотрел сначала почему-то не на Мороза, а в глаза Николая Ивановича, который спокойно реагировал на это. Глаза Охримовича, казалось, говорили: «Что же ты так поступил? Я же просил тебя по-человечески. Ты ведь тоже из той же плоти, что и я. Как же ты мог так? Я ведь верил тебе. Ты же тоже любил, знаешь, что это такое». Как рассказывал потом Николай Иванович, в глазах Охримовича были мука и боль. Охримович перевел глаза, налившиеся яростью и ненавистью в сторону Мороза. Николай Тихонович не смотрел в глаза Охримовичу.
– Я не верю вам, вы проводите очередную «энкэвэдистскую» комбинацию. Докажите мне, что Зоряна и ее два боевика мертвы».
Охримович долго рассматривал положенные перед ним на стол многочисленные фотографии мертвой Зоряны и ее боевиков. Он внимательно, очень внимательно всматривался в лицо застрелившейся Зоряны. Посмотрел и на мертвых известных ему боевиков, у одного из которых висела на сухожильях перебитая несколькими пулями кисть руки, тоже четко отображенная на фотографии. Сомнений у него больше не
