перо и бумагу, затем составила простенький договор.

Нужно поспешить. Буквально минуту назад она слышала, как к дому подъехала карета дяди. Вит наверняка уже подготовил экипаж, который отвезет их в Хэлдон.

Не прошло и десяти минут, как Мирабелла оказалась перед кабинетом барона. Дверь была открыта. Дядя, который только что вернулся с охоты, сидел за столом, потягивая портвейн.

Она откашлялась и вошла в комнату.

– Прошу прощения, дядя.

– Это ты спугнула парня?

– Простите?

– Тарстона, дура. Он прямо сейчас запрягает лошадей. Он и Хартзингер. Кажется, я велел тебе сидеть в комнате.

– Я так и сделала. Как вы велели. Я не прогоняла его. Барон уже злился на нее, и Мирабелла ничего не могла с этим поделать. Он пожал плечами.

– Парню давно пора повзрослеть. Зачем явилась? Мирабелла расправила плечи и прошла на середину комнаты.

– У меня к вам деловое предложение.

– Деловое предложение! – передразнил он и захохотал, не отрывая бокала от губ. – У самой за душой ни пенса, а пришла ко мне с деловым предложением! Безмозглая корова…

Мирабелла подождала, пока барон сделает еще глоток, и продолжила спокойным тоном:

– Согласно условиям завещания моих родителей, ежегодная выплата в размере трехсот фунтов, которую вы получаете как мой опекун, прекратится меньше чем через два года, когда я вступлю в права наследства. Если вы согласитесь избавить меня от опеки раньше, я пообещаю, письменно, щедро отплатить вам, как только получу деньги. Девятисот фунтов, думаю, будет достаточно.

– Девятьсот фунтов? – повторил он не без интереса.

– Считайте, что это проценты от ваших инвестиций. Неплохой доход за такое короткое время.

Барон осушил бокал и дрожащими руками налил себе еще.

– Ты дашь мне девятьсот фунтов, если я отпущу тебя?

– В сущности, да.

Он облизнул пересохшие губы, продолжая молча смотреть на нее. «Дядя обдумывает предложение, – решила она, – можно радоваться». Но почему же тогда под его взглядом у нее от страха сжимался желудок?

– И ты дашь письменное согласие, – медленно произнес он. Так медленно и странно, что Мирабелла засомневалась, стоит ли соглашаться.

– Д-Да.

– Откуда мне знать, что ты не обманешь?

– Я же сказала, что скреплю обещание подписью, – в недоумении повторила она. – Не знаю, как еще…

– Этого недостаточно. – Дядя нетерпеливо забарабанил толстыми пальцами по столу. – Совсем недостаточно. Я не смогу подать в суд, если ты передумаешь.

– Я не собираюсь…

– Оставь мне залог.

– Что? – с трудом пробормотала она, услышав его глупое требование. – Залог?

– Плохо со слухом? Именно так я и сказал.

– Но вы прекрасно знаете, что у меня ничего нет…

– У тебя есть друзья, – намекнул он. – Небедные. Страх сменился гневом. «Каков мерзавец!» – подумала она.

– Если бы мне не было стыдно просить у Коулов взаймы, – холодно произнесла Мирабелла, – я бы не торговалась здесь с вами.

– Плевать я хотел на твои чувства.

– Очевидно, как и на наш разговор, – парировала она. – С вашего позволения.

– А ну-ка сядь! – Заметив ее колебания, он с громким стуком опустил бокал на стол, расплескав жидкость. – Сядь, я сказал!

Мирабелла присела: страх, который она испытывала всю жизнь, с легкостью вытеснил гордость.

– Я должен все обдумать, – промямлил барон. – В таких делах нельзя торопиться.

К ее удивлению и еще большему огорчению, дядя поднялся со стула и принялся неуклюже расхаживать вдоль стола.

Мирабелла с отвращением и неким трепетом наблюдала, как барон неспешно переваливается из одного конца кабинета в другой, прилагая при этом такие физические усилия, на которые, как ей казалось, он не был способен уже многие годы. Половицы скрипели и прогибались под ним, ручейки пота стекали по лицу в лужицы на вороте, и, едва успевая переводить дыхание, он бубнил себе под нос:

– Не замечал раньше… Законный договор… Оговоренные даты… Независимо от завещания… – Он то и дело останавливался, чтобы налить себе выпить, затем заново принимался мерить шагами комнату. – С девчонкой хлопот не оберешься… Так лучше… Он с ней справится…

Слушая его одностороннюю тираду, Мирабелла размышляла, забыл ли он про нее или же ему просто все равно.

Он не забыл. Барон остановился и ткнул пальцем в ее сторону.

– Я согласен, если ты подкрепишь обещание деньжатами Тарстона.

– Он не согласится. – И гореть ей в аду, если она его об этом попросит.

– Сделай так, чтоб согласился. Я хочу четыре тысячи.

– Четыре тысячи чего? – спросила Мирабелла, оторопев. Вероятно, дядя выжил из ума, а она этого просто не заметила.

– Фунтов, дуреха. Чего же еще?

– Фунтов! Вы хотите четыре тысячи фунтов? – ахнула она. – Вы шутите.

– Разве похоже, что я тут в игры играю?

«Как раз похоже», – подумала Мирабелла, подавив истерический смешок, нарастающий в горле, грозящий вот-вот вырваться наружу. Зная, что этого все равно никогда не случится, она спокойно и резонно заметила:

– Четыре тысячи фунтов – слишком большая сумма. Если…

– Ты все равно заплатишь.

Она покачала головой. Уж лучше отдать все пять тысяч на дурацкую благотворительность.

– Тогда я подожду еще два года.

– Ждать тебе придется в Сент-Бриджите.

– Простите? – Ей послышалось, что дядя пригрозил отправить ее в богадельню.

– Вижу, я привлек твое внимание, – съязвил он.

– Вы так не поступите, – с трудом прошептала Мирабелла сдавленным от ужаса голосом. – Вы не посмеете.

– Даже не сомневайся. Договор должен быть готов через две недели, иначе проведешь остаток жизни взаперти.

– Вы бы давно отправили меня в приют, будь это выгодно. Одни только затраты…

– Дорого тебе обойдутся, ведь платить я буду из денег, положенных тебе по завещанию, уж поверь мне. Не веришь? Вот. – Он порылся в кипе бумаг на столе. – Вот. Вопрос почти решен. И будь уверена, я не передумаю.

Барон протянул Мирабелле письмо, которое она видела в ту ночь, когда была здесь с Витом. Заголовок гласил: «Сент-Бриджит, приют для убогих». Далее – насколько она успела разобрать, пока буквы не поплыли перед глазами, – говорилось о согласии взять под опеку мисс Мирабеллу Браунинг.

– Но… я ведь только что пришла к вам. Я…

– Не думала, что я позабочусь обо всем загодя? Она медленно покачала головой.

– Нет… нет, так не должно быть.

Голова кружилась от невообразимой смеси страха, паники и злости, и глубоко внутри закрадывалось