чтобы ты смогла уехать в Хэлдон.

– Вдруг он проснется? – спросила Мирабелла, когда они спускались по ступенькам.

– Мы спрячемся или выпрыгнем из окна. Тут всего-то двадцать футов.

Она прищурилась.

– Ты что, пытаешься напугать меня, чтобы не брать с собой? – Да.

– Ничего не выйдет. – Наверное. Вдруг дяде придет в голову вернуться раньше? Вдруг через стену они не услышат храп мистера Каннингема, а он проснется? А что, если?..

Она остановилась у двери мистера Каннингема и нахмурилась. Вит прав: храпение, доносившееся из комнаты, – чудовищно. Невероятно, но звук был еще противнее, чем тот, что издавал ее дядя.

– Это ненормально, – прошептала она, когда Вит открыл дверь в спальню барона. – Это даже неестественно.

Вит вошел вслед за ней и закрыл дверь.

– По крайней мере, мы услышим, когда он проснется. Начни оттуда. – Он указал на комод. – Я займусь столом и шкафом.

Пока мистер Каннингем кряхтел и скрежетал за стенкой, Мирабелла перебирала личные вещи дяди. И пришла к выводу, что сильно погорячилась, настояв на своем участии в обыске. Она ведь не знала, что придется рыться в его белье.

Скривившись, Мирабелла достала платок, который Вит дал ей на чердаке, и стала осторожно перебирать содержимое ящиков. Ей потребовалась минута, чтобы найти под горой чулок большую деревянную шкатулку. Она помедлила, затем нехотя приподняла крышку – вещи, которые такой человек, как барон, прятал под чулками, могли быть разными, но уж точно не симпатичными.

Мирабелла без труда открыла шкатулку: внутри лежало несколько стопок десятифунтовых банкнот.

«Черт побери!»

Может, они настоящие. Может, ее дядя всего-навсего скряга. Может…

– Мирабелла.

Она обернулась. Вит стоял рядом и держал в руках коричневый сверток. Вид у него был угрюмый.

– Что это? – шепотом спросила она.

– Доказательство, – ответил он.

«Или еще одно доказательство», – печально подумала она и указала на ящик.

Он заглянул внутрь, сдвинул брови, взял пачку банкнот и сунул ее в карман. Затем схватил Мирабеллу за руку, вывел из комнаты и повлек за собой по коридору. Он молчал, пока они не дошли до ее комнаты.

– Ты нашел еще что-то? Что именно? – спросила она, когда Вит захлопнул дверь и защелкнул задвижки.

Он молча протянул ей сверток.

Мирабелла развернула его, и у нее перехватило дыхание. Ей не нужно было спрашивать, что за предмет у нее в руках. Это казалось очевидным. Она держала металлическую пластину, на одной стороне которой, как на печати, были вытравлены линии. И эти линии сплетались в рисунок хорошо знакомой десятифунтовой банкноты.

Значит, это правда. Ее дядя – фальшивомонетчик. Она бы ни за что в это не поверила, если бы не держала доказательства в своих руках. Оторопев, она смотрела на клише, пока Вит не заговорил:

– Мирабелла?

Она моргнула, стряхнув оцепенение, и вернула ему пластину.

– Что ты намерен делать?

– Отдам это Уильяму вместе с банкнотами и квитанцией о доставке, которую ты нашла на чердаке. Он решит, как поступить дальше. Мне жаль, чертовка.

Мирабелла кивнула. Она никогда не уважала дядю, не доверяла ему и не гордилась им. Все осталось по-прежнему. Только отныне из племянницы ничтожного пьяницы она превратилась в племянницу жулика.

Мирабелла поняла, что теперь навсегда останется в Хэлдоне гостьей, пригретой из жалости, и с трудом подавила рыдание, подкатывающее к горлу.

Вит слишком благороден, чтобы нарушить слово, но приютить племянницу мошенника, от которой все наверняка отвернутся, – это не значит… что?

Взять ее в жены.

Разбитое сердце Мирабеллы обливалось кровью.

Граф Тарстон никогда не сделает парию своей женой.

– Мирабелла?

Она проглотила слезы и разочарование. «Он не давал повода думать, что когда-нибудь сделает мне предложение», – сухо напомнила себе Мирабелла. Он ничего не обещал. Не говорил, что любит. А если она втайне лелеяла мечту стать хозяйкой Хэлдона, то сама является виновницей своих страданий.

Решив сохранить хоть каплю гордости, Мирабелла натянуто улыбнулась и указала на пластину.

– Как думаешь, об этом станет известно?

– Сомневаюсь, – осторожно ответил Вит, и Мирабелла поняла, что он просто хочет ее успокоить. – Уильям не допустит, чтобы ты пострадала, и никто не допустит. Он будет грозить разоблачением, но только для того, чтобы выведать имена сообщников. Грязный судебный процесс никому не нужен.

– Здесь замешан кто-то еще, – устало сказала Мирабелла. – Точно замешан. Дядя не смог бы провернуть такое один.

– Пробыв с ним несколько дней, я, пожалуй, с тобой соглашусь. Думаю, Уильям имеет какие-нибудь соображения на этот счет.

– Ты ведь не сразу скажешь ему, Вит? Подождешь до вечера? Мне нужно… нужно все обдумать… решить для себя кое-что.

Она хотела, чтобы он ушел, пока сдерживаемые слезы не хлынули потоком.

Вит помолчал, потом ответил:

– У тебя есть время, пока гости не вернулись с охоты. Но не выходи из комнаты. И пока будешь думать, собери вещи. Хочу, чтобы к ужину ты уже была в Хэлдоне.

Мирабелла провела целый час в своей комнате, рыдая в подушку. Когда слез не осталось, она поднялась, умылась и, как посоветовал Вит, стала собираться.

Она не вернется. Она больше никогда сюда не вернется. Так и будет до конца своих дней жить гостьей в Хэлдоне.

Они с Витом могли быть вместе. Но дядя разбил эту мечту, нанеся Мирабелле такую глубокую рану, от которой она вряд ли оправится. Еще сильнее заставляло страдать понимание того, что из-за дяди она может остаться без гроша.

Если Мирабелла навсегда покинет дом барона без его письменного согласия, – а он ни за что не откажется от своих ежегодных трех сотен, – до того как ей исполнится двадцать семь, она лишится наследства. И все деньги до последнего фунта достанутся…она не могла припомнить. Женскому обществу «Сестры добродетели», что-то вроде того.

Остаться она тоже не могла. Не теперь, когда на горизонте назревает скандал.

Борясь с усталостью и досадой, Мирабелла засунула капор в саквояж. «Незачем, – корила она себя, – портить собственные вещи в порыве гнева». И тут же пнула ногой стол.

Как несправедливо!

Прощайте, пять тысяч родительского наследства, а вместе с ними и мечта жить, ни от кого не завися! Теперь она уже никогда не породнится с Коулами, но с деньгами она хотя бы не чувствовала себя обузой.

Не в ее силах убедить дядю отказаться от ежегодной выплаты. Наверное, даже обвинение в фальшивомонетничестве не встанет между ним и его деньгами.

Проклятье! Если бы только у нее было шестьсот фунтов, чтобы откупиться от него! Мирабелла защелкнула саквояж, подняла его… и снова поставила на пол.

Она может откупиться от него. Как же она раньше не догадалась? Мирабелла подбежала к столу, взяла