l:href='#_ftn139' type='note'>[‡]» — предупредил его, что что-то случилось. Хинд проплывала по коридорам УНЗ Шаандаар [777], раскачиваясь, оборачиваясь, потрясая экземпляром импортного индийского фэнзина «Сине блиц». Распахнулись двери; временные жители высовывались из номеров, выглядя озадаченными и встревоженными. Мишала Суфьян выскочила из своей комнаты, демонстрируя обитальцам соблазнительную площадочку живота между шортиками и лифчиком. Из офиса, расположенного возле холла, появился Ханиф Джонсон в несоразмерно топорщащимся костюме-тройке, был сражён наповал обнажённым животом и закрыл лицо ладонями.

— Боже милостивый, — взмолился он.

Мишала проигнорировала его и завопила вслед за матерью:

— Что случилось? Кто жив?

— Какое бесстыдство, — вскричала Хинд на весь проход, — скрой свою наготу.

— Отъебись, — чуть слышно буркнула Мишала, обратив свой мятежный взор к Ханифу Джонсону. — Как там насчёт мишленовских складочек [778], выглядывающего у неё самой между сари и чоли[§], хотела бы я знать?

В полутьме дальнего конца коридора можно было заметить Хинд, которая размахивала «Сине блиц» пред очами своих арендаторов, твердя «он жив». Со всем усердием тех греков, что после исчезновения политика Ламбракиса расписали всю страну белыми буквами «Z». Zi: он жив[779].

— Кто? — снова потребовала ответа Мишала

— Джабраил, — донёсся крик временно проживающих детей. — Фаришта бенче ачен.

Хинд, исчезая внизу, не видела, как её старшая дочь вернулась в комнату, — оставив дверь приоткрытый; — и как за ней последовал (лишь только убедился, что горизонт чист) знаменитый адвокат Ханиф Джонсон, в костюме и ботинках, — тот, что обслуживал этот офис, чтобы держаться ближе к корням; тот, что преуспевал также в разумной квартирной политике; тот, что был тесно связан с местной Партией Труда [780] и обвинялся на партийном заседании в коварном захвате места при перевыборах.

Когда же случился восемнадцатый день рождения Мишалы Суфьян? — До него, однако, ещё несколько недель. И где её сестра, её соседка по комнате, её подружка, тень, эхо и отражение? Где была будущая дуэнья [781]? Она была: вне.

Но продолжим:

Новости от «Сине блиц» заключались в том, что новая, расположенная в Лондоне кинокомпания, возглавляемая феноменально-лайковым магнатом Билли Баттутой, чей интерес к киноискусству был хорошо известен, вступила в ассоциацию с почтенным независимым индийским продюсером господином С. С. Сисодией [782] с целью возвращения на сцену легендарного Джабраила, ныне обнаружившего свою исключительность, вторично избегнув челюстей смерти. «Я действительно взял билет на самолёт под именем Наджмуддин, — отмечает в своём интервью звезда. — Я знаю, что, когда сыщики установили моё инкогнито — по правде говоря, это моё настоящее имя, — это причинило большую печаль у меня на родине, и за это я прошу прощения у своих фэнов. Вы видите эту — не побоюсь этого слова — милость Божию, благодаря которой я умудрился пропустить свой рейс, и поскольку я всё равно собирался немного заземлиться (простите, пожалуйста, этот невольный каламбур), я позволил байке о моей кончине продержаться немного подольше и взял более поздний рейс. Какая удача: верно, ангел следил за мной. — Немного подумав, он, однако, решил, что было бы несправедливо лишать свою публику достоверной информации и своего присутствия на экране таким неспортивным и жестоким образом. — Поэтому я поддержал этот проект со всей ответственностью и глубокой радостью». — Этот фильм предполагается сделать — как же ещё — теологическим, но совершенно нового типа. Он будет рассказывать о вымышленном и невероятном городе, сделанном из песка, и поведает историю столкновения между пророком и архангелом; кроме того — историю искушения пророка и выбора им пути чистоты и бескомпромиссности. «Этот фильм, — информирует „Сине блиц“ продюсер Сисодия, — о том, как входит в мир новизна». Но не будет ли он воспринят как богохульство, как преступление против… «Ни в коем случае, — настаивает Билли Баттута. — Сказка — это сказка; факты — это факты. Наша цель не в том, чтобы сделать какое-нибудь издевательство вроде того фильма „Мухаммед: Посланник Бога“, где всякий раз, когда Пророк Мухаммед (мир его имени!) [783] слышал голоса, вам показывали всего лишь голову его верблюда, открывающего рот [784]. Это — простите мне моё замечание — не тот класс. Мы делаем изысканную, качественную картину. Нравственное повествование: подобно — как вы там их называете? — подобно басне». — «Подобно сновидению», — добавляет господин Сисодия.

Когда несколько позже новости были доставлены Анахитой и Мишалой Суфьян на чердак Чамчи, тот впал в самый жестокий гнев, на который был способен; в самую настоящую ярость, чьё ужасающее влияние заставляло его голос подниматься на столь невообразимые высоты, что, казалось, рвало его в клочья, будто бы из горла Саладина выросли ножи, разрезающие его крики на части; его тлетворное дыхание чуть не вынесло девушек из комнаты, и с высоко воздетыми руками, с ногами танцующего козла он стал смотреться, наконец, подобием самого дьявола, чьим образом ему довелось стать.

— Лжец! — вопил он в адрес отсутствующего Джабраила. — Предатель, дезертир, подонок! Пропущенный самолёт, говоришь? — Тогда чья голова, на моих собственных коленях, с моими собственными руками?… — кто получал утешение, рассказывал о кошмарах и, наконец, с песней падал с небес?

— Стойте, стойте, — умоляла испуганная Мишала. — Успокойтесь. Мама будет здесь с минуты на минуту.

Саладин затих, жалкая козья кучка появилась снова, угрозы кончились.

— Это неправда, — причитал он. — Это случилось, случилось с нами обоими.

— Вот именно, — согласилась Анахита. — Всё равно никто не верит этим киношным журналам. Враки всё.

Сёстры покидали комнату, задержав дыхание, оставляя Чамчу наедине со своими страданиями, так и не обратив внимания на кое-что весьма примечательное. В чём их не стоит винить; ибо проделок Чамчи хватило бы, чтобы отвлечь и самые острые глаза. Тем более, по всей справедливости, даже сам Саладин не сумел разглядеть произошедших с ним изменений.

Что же случилось? Вот что: во время краткой, но сильной вспышки гнева Чамчи против Джабраила рожки на его голове (которые, следует также заметить, выросли на несколько дюймов за время его томлений на чердаке Шаандаара) несомненно, явственно — примерно на три четверти дюйма — уменьшились.

В интересах строжайшей точности нужно ещё добавить, что в нижней части его изменившегося туловища — внутри позаимствованных панталонов (деликатность не позволяет предавать огласке более конкретные детали) — кое-что ещё, не скажу что, тоже немного уменьшилось.

Далее же случилось следующее: как оказалось, оптимизм статьи из импортного киножурнала дал пищу для злопыхателей, ибо в день его публикации местные газеты раструбили об аресте Билли Баттуты в одном из суши-баров нью-йоркского городского центра вместе с женщиной-компаньоном Милдред Мамульян, упомянутой как актриса сорока лет от роду. История гласила, что он явился к неким сёстрам милосердия, «ведущим и убеждающим», требуя «весьма солидной» суммы денег, которые, как он уверял, нужны ему, чтобы купить свою свободу от секты дьяволопоклонников. Мошенник всегда мошенник: так, без сомнения, опишет это красивый и острый язычок Мими Мамульян. Проникнув в сердце американской религиозности с мольбой о спасении — «если ты продал свою душу, не жди, что дёшево выкупишь её», — Билли банковал, утверждало следствие, «шестизначной суммой». Мировое сообщество верующих в конце восьмидесятых весьма жаждало прямого контакта с божественным, и Билли, желающий вырваться из сетей адских извергов (и потому нуждающийся в спасении от них), пришёлся весьма кстати, тем более что преподнесённый им Дьявол оказался столь демократически отзывчивым к диктату Всесильного Доллара. Всё, что Билли предложил сёстрам милосердия Вестсайда [785] взамен их жирных чеков — это