кузницу — ради большого незнакомого Лондона.
Теперь я поняла важность того, что в книге значила кузница. Кузница было домом, она заключала в себе все те вещи, из которых складывается жизнь. Для меня это означало заросли кустарника; горы, которые возвышались над нами; море, которое иногда убегало от нас; тяжелый запах крови, который преследовал меня с тех пор как я увидела Черныша с распоротым брюхом. Жаркое солнце. Фрукты, которые мы ели, рыба, орехи. Шум, который мы слышали ночью. Вонь от выгребных ям. А еще высокие деревья, которые иногда выглядели так, будто могли сбежать от нас, как и море. И джунгли, и то, как они постоянно напоминали, какие мы маленькие и никчемные по сравнению с гигантскими деревьями, жадно скрывающими от нас солнечный свет за густой листвой. Смех женщин, стирающих в ручьях. Их шутки и подтрунивание над девушкой, которую застали тайно стирающей свое тряпье. Чувство страха, и чувство потери.
Вдали от класса я ловила себя на мыслях о той жизни, в которую направился отец, и каким он стал. Я думала, стал ли он джентльменом, и забыл ли он в таком случае все, с чем вырос. Думала, помнит ли он меня, вспоминает ли хоть иногда о маме. А еще о том, дают ли мысли о нас ему спать по ночам, как они не дают моей маме.
Я сидела и смотрела, как мама стирает нашу одежду в горном ручье. Она выколачивала грязь на плоском камне, затем полоскала одежду в воде, встряхивала и отпускала плавать на поверхности.
Я держалась на расстоянии. Это был мой способ наказать ее за то, что она была груба с мистером Уоттсом. Теперь я придумала, как по-другому достать ее. Я нацелилась взглядом на ее затылок и спросила, скучает ли она по папе. Никакого злого взгляда через плечо, на который я рассчитывала. Ничего. Лишь ее руки стали двигаться быстрее. Как и ее плечи.
— Почему, ты спрашиваешь, девчонка?
Я пожала плечами, но она, конечно, этого не увидела. Между нами снова было готово повиснуть молчание.
— Иногда, — добавила она. — Иногда я смотрю на джунгли, и вижу там твоего отца, Матильда. И он идет ко мне.
— И ко мне?
Она прекратила стирать и повернулась ко мне.
— И к тебе. Да. Твой отец идет к нам обеим. А затем я начинаю вспоминать.
— О чем?
— Да ни о чем, — ответила она. — Просто так. Но раз ты спросила, то я вспоминала времена, когда шахта работала, и твой отец попал в суд за нарушение порядка.
Я ничего об этом не знала, но тон ее голоса заставлял предположить, что проступок отца был немногим хуже, чем, скажем, когда он забыл привезти что-то домой из Аравы. То, что он попал в суд, было не большим несчастьем, чем его постоянная забывчивость. Она хотела, чтобы я в это поверила. Но я не верила. Я бы хотела, чтобы она не рассказывала об этом. Это было слишком.
— Я помню, каким красным и смущенным было его лицо, — сказала она. — Таким виноватым, просто «Господи, прости». Я помню, как смотрела в окно суда. Я увидела самолет, который чертил в небе белую линию, и в этот самый момент за окном пролетел кокос. Секунду я не могла решить, на что смотреть: на то, что поднималось, или на то, что упало.
Она встала с коленей и поднялась, так что могла теперь взглянуть на меня.
— Если ты действительно хочешь знать, Матильда, то я не знаю, смотрела ли я на плохого человека или на того, кто любил меня.
Я услышала больше, чем хотела. Это был взрослый разговор. И так как она внимательно за мной наблюдала, я поняла, что она угадала мои мысли.
— Я также скучаю по морским конькам, — сказала она веселее. — Ни у кого нет таких мудрых глаз, как у морского конька. Это правда. Я узнала об этом, когда была младше, чем ты сейчас. И еще я узнала кое-что о рыбе-попугае. Они начинают пялиться на тебя всей стаей, и вспоминают, какой ты была вчера, и позавчера.
— Это неправда, — засмеялась я.
— Нет, — сказала она, — это правда.
Она затаила дыхание, а за ней и я, и она первой разразилась хохотом.
Теперь, когда я познакомилась с мисс Хэвишем и узнала о ее несчастном прошлом, я больше не думала, что моя мать похожа на сестру Пипа. Она больше походила на мисс Хэвишем, которая никак не могла выбраться из самого злосчастного дня своей жизни. На часах было точно то самое время, когда жених так и не появился. Нетронутый свадебный ужин, оставленный, чтобы пауки отсчитывали время.
Мисс Хэвишем так и осталась в свадебном платье ради события, которое давно осталось в прошлом. Мне казалось, что моя мать тоже застряла в подобном мгновении. Только это была ссора с моим отцом. Ее злость держала ее. Злость, за которой можно было пройти по следам до момента рождения. Думаю, то, что сказал ей отец, все еще звучало в ее ушах.
Глава восьмая
Вы не можете попасть в более сложную ситуацию, чем оказаться в положении единственного белого среди черных людей. Полагаю, мистер Уоттс и был в таком трудном положении. Он дал нам Пипа, и я узнала этого Пипа так, будто он был настоящим, и я чувствовала его дыхание на своей щеке. Я научилась заглядывать в душу другого человека. Теперь я пыталась сделать то же самое с мистером Уоттсом. Я смотрела на его лицо, слушала его голос и старалась услышать, как работает его ум, о чем он думает. О чем думал мистер Уоттс, когда наши мамы и папы, дяди и тети, а иногда и старшие братья и сестры приходили в класс рассказать, что они знают о мире? Ему нравилось стоять с одной и той же стороны, когда гость рассказывал историю, или анекдот, или теорию.
Мы всегда наблюдали за лицом мистера Уоттса, чтобы понять, было ли то, что мы слышим, чушью. Но по лицу мистера Уоттса нельзя было этого понять. Оно выражало искренний интерес, даже когда бабушка Дэниэла, старая, сутулая и на костылях, вглядывалась в наши лица своими слепыми глазками.
— Есть место под названием Египет, — сказала она. — Я ничего не знаю об этом месте. Хотела бы я рассказать вам, дети, про Египет. Простите, что я больше ничего не знаю. Но если хотите послушать, я могу рассказать вам все, что я знаю о голубом цвете.
И мы узнали о голубом цвете.
— Голубой — это цвет Тихого океана. Это воздух, которым мы дышим. Голубой наполняет трещины во всех вещах, таких, как пальмы или железные крыши. Если бы не голубой цвет, мы не увидели бы крыланов. Спасибо тебе, Господи, что дал нам голубой цвет.
— Самое удивительное то, где именно появляется голубой цвет, — продолжила бабушка Дэниэла. —
