«я» и их еврейским «мы» далеко не так однозначно и естественно, как хотел бы того Генри в отношении себя; у меня также нет никаких намерений упростить эту связь, размахивая флагом из крайней плоти моего сына. Прошло всего несколько часов с того мгновения, как я пытался доказать Шуки Эльчанану, что традиция обрезания по большей части противоречит моему «я». Что ж, как выяснилось, придерживаться данной точки зрения оказалось гораздо легче на улице Дизенгофф в Тель-Авиве, чем здесь, на берегах Темзы. Еврей среди англичан и англичанин среди евреев. Только здесь я понял, следуя логике эмоций, что для меня это проблема № 1. Благодаря твоей сестре, твоей матери и даже тебе самой я оказался в ситуации, которая помогла возродить во мне старое и очень острое ощущение своей исключительности, которое почти что атрофировалось в Нью-Йорке и более того, которое смогло высушить последние капли влаги, орошающие нашу домашнюю идиллию. Обрезание подтверждает, что существует понятие «мы», и «мы» — это не только «я» и «он». Англия сделала меня евреем меньше чем за два месяца, что по размышлении оказалось наименее болезненным методом. Я понял, что еврей без других евреев, без иудаизма, без сионизма, без всего своего еврейства, без храма и без армии или даже без пистолета, еврей без домашнего очага — это всего лишь неодушевленный предмет, как, например, стакан или яблоко.

Думая обо всех перипетиях, выпавших на нашу долю (я имею в виду и себя, и Генри), я считаю, что завершить это повествование нужно описанием моей эрекции, эрекции члена с удаленной крайней плотью, эрекцией еврейского папаши, и тем самым напомнить тебе о том, что ты сказала, когда тебе в первый раз случилось прикоснуться к моему половому органу. Меня вовсе не огорчила твоя девственная неуверенность в таких делах — меня позабавило твое изумление при виде восставшего члена. Я робко спросил тебя: «Разве тебе это неприятно?» «Ах нет, он прекрасен, — ответила ты, деликатно обхватывая его своей ладонью и удивляясь его размерам. — Меня поражает это явление само по себе: с ним происходит мгновенное преображение».

Мне бы хотелось, чтобы эти слова стали кодой той книги, в которой ты так нелепо заявила о своем желании уйти от меня. Куда ты хотела уйти, Мариетта? Может быть, ты думала, что со мной нет и не будет никакой жизни? Но пошевели мозгами, душа моя, подумай своей восхитительной, умной головкой: эта жизнь очень напоминает ту, на которую надеялись мы все: и ты, и я, и наше будущее дитя.