целого королевства.

Дон Энрике прогуливался с друзьями по улицам, наслаждаясь общим оживлением. Он рассчитывал увидеться во время торжеств с доньей Аной и, пользуясь праздничной суетой, незаметно поговорить с ней. Проходя по площади мимо часовни шорников, — называвшейся так, потому что за порядком в ней следили члены этого цеха, — Энрике заметил, что за ним неотступно следует какой-то негритенок, подавая ему таинственные знаки. Юноша заколебался, не зная, к нему ли обращается негритенок, но вскоре, увлеченный беседой, позабыл о нем. Так дошли они до угла улицы Такуба. Дон Энрике разглядывал балконы, а негритенок, оттесненный толпой, пытался догнать его. Наконец юноша остановился. Негритенок, воспользовавшись моментом, подбежал к нему и тихонько дернул за полу. Дон Энрике обернулся, и мальчуган показал ему записку, одновременно поднеся палец к губам в знак молчания.

Увидев, что они стоят у какого-то дома, дон Энрике вошел под навес, негритенок последовал за ним. Друзья, догадавшись, что речь идет о любовном приключении, остались на улице, загородив вход в дом, и дон Энрике, скрытый от любопытных взглядов, развернул записку и принялся читать:

«Любовь моя! Завтра я надеялась увидеться и поговорить с тобой, но это невозможно. Я очень несчастна. Моя мать знает, что ты участвуешь в шествии со своим отрядом всадников, и не разрешила мне выходить днем на улицу, а вечером не пускает меня на бал.

Если ты любишь меня, если хочешь доставить мне радость поговорить с тобой и даже пожать твою руку, завтра в полночь я буду ждать тебя у оконной решетки на первом этаже нашего дома. Придешь?

Надеюсь, что придешь, ведь ты не захочешь, чтобы я умерла с горя в тот день, когда все будут радоваться и веселиться.

Твоя до гроба Ана».

— А на словах твоя сеньора ничего не велела передать? — спросил Энрике, прочитав письмо до конца.

— Сеньор, молодая госпожа говорит, что целует руки сеньору и что вы ее господин; и еще говорит, завтра молодой госпоже нельзя выйти, нельзя видеть сеньора. А в полночь она будет ждать у решетки внизу, у окна, что выходит на улицу, в такое время, когда старая госпожа ляжет спать.

— Отлично. И ты думаешь, ей удастся прийти туда?

— Да, мой сеньор. Это комната Фасикии, кормилицы молодой госпожи. Она знает все дела сеньоры так же хорошо, как я. Фасикия постережет, чтобы не пришла старая госпожа.

— Тогда скажи молодой госпоже, что я не пишу ей, потому что ты вручил мне письмо на улице. Но скорее солнце завтра не встанет, чем я не приду на свидание.

Дон Энрике достал из роскошного кошелька золотую монету и, протянув ее негритенку, ласково добавил:

— Беги и не забудь, что я сказал тебе.

— Нет, мой сеньор, — ответил негр и, поцеловав монету, выбежал на улицу.

Дон Энрике бережно спрятал записку и вышел. Друзья последовали за ним.

Эта сцена не обошлась без свидетеля, который хотя ничего не слышал, но легко обо всем догадался. По воле случая у окна дома напротив стоял Индиано. Увидев с высоты второго этажа, как дон Энрике вместе с негритенком вошел под навес, он стал наблюдать за их беседой. Дон Диего сразу узнал своего соперника, и волнение, охватившее его душу, подсказало ему, что дело касается доньи Аны. Это письмо; негритенок, так таинственно беседовавший с доном Энрике; радость, озарившая лицо будущего графа де Торее-Леаль; осторожность, с какой он прятал письмо; золотой, подаренный мальчугану, — все наводило дона Диего на подозрения. Едва негритенок вышел из дома, он взял шляпу и, взглянув, в каком направлении зашагал слуга доньи Аны, бросился в погоню.

Негритенок шел очень быстро. Однако ненависть и ревность воодушевляли Индиано, и неподалеку от главной площади он нагнал мальчишку. Почувствовав, что кто-то взял его за плечо, негритенок обернулся и замер в изумлении перед столь роскошно одетым кабальеро.

— Ты раб сеньоры доньи Аны?..

— Да, сеньор мой, — прервал его негритенок, — я раб моей сеньоры доньи Аны и к услугам вашей милости.

— Хочешь, я сделаю тебя самым богатым негром на свете?

— Как вам будет угодно, сеньор мой, — отвечал негритенок, все больше удивляясь.

— Но для этого ты должен кое-что рассказать мне.

— Да, сеньор мой.

— Что ты делал и о чем говорил только что с этим кабальеро?

— Сеньор мой, ни с каким кабальеро я не говорил, — притворно захныкал негритенок.

— Ладно, не притворяйся. Как тебя зовут?

— Хуаникильо. Так зовет меня молодая госпожа.

— Хорошо, Хуаникильо. Так что же ты сказал тому кабальеро, с которым говорил на улице Такуба?

— Ай, сеньор мой, я не могу. Госпожа будет меня бить.

— Но если она ничего не узнает, а я тебе подарю одну вещицу…

— Нет, нет, она узнает, узнает и побьет меня.

— Ну что ты, не будь дурачком. Скажи мне все и посмотри-ка, что я тебе подарю. — Тут Индиано показал негритенку чудесную золотую цепь, висевшую у него на шее.

Хуаникильо бросил жадный взгляд на цепь и невольно протянул к ней руку.

— Она станет твоей, — сказал Индиано, отступив, — но прежде ответь на вопрос.

Негритенок подумал и наконец решился.

— Хорошо, я все скажу сеньору. Только бедному Хуаникильо придется потом уйти к беглым рабам.

— Нет, нет, не сразу. Я хочу, чтобы ты остался в доме и рассказывал обо всем, о чем я буду тебя спрашивать.

— И всякий раз сеньор будет давать мне золотые цепи? — обрадовался негритенок.

— И цепи и кое-что получше.

— Вот хорошо, сеньор мой.

— Это тебе подходит?

— Да, Хуаникильо очень нравятся всякие хорошие и дорогие вещи.

— Скажи же, о чем вы говорили?

— Мы говорили, что молодая госпожа послала письмо дону Энрике и будет ждать его завтра в полночь.

— Где?

— Дома, у оконной решетки в комнате Фасикии — это черная кормилица молодой госпожи.

— А он что ответил?

— Что придет, сеньор мой.

— Отлично. Получай цепь и послезавтра днем приходи сюда же. Только внимательно следи за всем, что творится в доме.

— Хорошо, господин.

— Ты можешь подслушать, о чем они говорят?

— Старая и молодая госпожа?

— Да.

— Ну еще бы!

— Послезавтра мне нужно знать каждое слово.

— Сеньор все узнает.

— А теперь отправляйся.

Индиано снял свою великолепную цепь и опустил ее в руку негритенка. Хуаникильо посмотрел на цепь, сунул ее за пазуху и бегом бросился домой.

Индиано постоял, пока негритенок не исчез за углом улицы Икстапалапа, а затем, пройдя по улице Такуба, вернулся в тот же дом, из которого вышел.

Дом на улице Такуба был велик и роскошен. Слуги и рабы, собравшиеся в патио, при виде