фигурке.

— Ты уверен? — спросил он.

— Я сам видел, как она вошла, — ответил ребенок. Он одернул на себе одежонку. Томас отогнал мысль о том, что в этих лохмотьях оборванца могут прятаться вши.

Он протянул ребенку шиллинг:

— Подожди снаружи. Если она действительно здесь, ты получишь еще два из того же кармана.

Ребенок пожал плечами. Впрочем, это могло означать все, что угодно, и взял монету грязной рукой. Томас вышел из кареты и быстро подошел к дому. Постучал. Ответа не было. Он подергал дверь, и, когда он вошел, звякнул колокольчик.

Его обдало жаром. Кроме колокольчика, ничто не говорило о том, что в доме располагается какое-то заведение. Женщина сидела перед большой дымящей кухонной плитой, на которой стоял огромный черный кипятильный бак, штопала носок и ногой качала колыбель. Еще двое малышей возились на полотняном коврике у очага, чумазые, но крепкие и здоровые. Свет проникал через окна, затянутые промасленной бумагой.

Женщина окинула его взглядом, и на лице ее выразилось подозрение.

— Тут нету ничего такого, чего вам нужно, — только и сказала она, раскачивая колыбель с такой яростью, что Томас испугался, как бы младенец не вывалился из нее.

— Я ищу одну женщину, — сказал он.

— Это приличное заведение, — бросила женщина. Игла, которой она штопала носок, блеснула.

— Я ищу не бордель, — строго проговорил он. — Я ищу женщину, которая только что вошла сюда. На ней надета вуаль, она иногда называет себя Эсмеральдой.

— А, эта. — Вид у женщины стал еще суровее. — Она платит за отдельную ванну, вот как. Это моя самая хорошая клиентка.

— Где она? — И поскольку женщина колебалась, он сказал: — Если понадобится, я обшарю каждую комнату в этом доме.

— А я вызову констебля и пожалуюсь на вас, хоть вы и из благородных, — ответила женщина.

Томас понизил голос.

— Вы же знаете, что вам это не нужно. Если вы вызовете констебля и пожалуетесь на джентльмена, вам же будет хуже. Я не хочу причинить ей вред. Она… она мой сотрудник. Мне просто нужно поговорить с ней. — И он вытянул руки в доказательство своей безвредности.

Лицо женщины не смягчилось.

— Она на втором этаже, комната налево. Не входите туда, пока она не оденется. Мне неприятности ни к чему, поняли? Я пошлю малыша Джима — вот его, — чтоб он поднял шум и крик, если услышу хоть что- нибудь.

— Да, мадам, — сказал Томас, отвешивая насмешливый поклон. Потом поднялся по лестнице. В доме пахло сырым деревом и дешевым мылом, и походил он на разновидность очень чистого ада, темного и сырого, где густой пар сочился каплями. Наверху он нашел нужную дверь и поднял задвижку.

Когда он вошел в похожую на нору комнату, его окутал пар. Большую часть помещения занимали три деревянные ванны, вдоль одной из стен наверху шел ряд крючков. Две ванны были пусты; в третьей лежала Эсмеральда. Волосы ее были скручены и закреплены на макушке. Она неторопливо повернула голову. Если она и удивилась, то виду не подала. Она смотрела на него, прищурив свои светлые, похожие на кошачьи, глаза.

— Лорд Варкур! — На ее губах его имя прозвучало как что-то неприятное. — Я заплатила лишний шиллинг за то, чтобы принять ванну в отдельной комнате.

— Хозяйка не виновата, — заметил он, закрыв за собой дверь. — Я пригрозил ей самым вопиющим образом.

— Не сомневаюсь, — сказала она. Она встала, вода потоком потекла по ее гибкому телу. Она протянула руку к льняному полотенцу, висящему на ближайшем крючке. Потом вышла из ванны, обернула полотенце вокруг своего тела так, чтобы оно не упало. — Что вы здесь делаете?

— Я приказал следить за вами. За вами всегда будут следить.

Он старательно произнес эти слова, оставив заключенную в них угрозу невысказанной. Оба еще не забыли близость, которая была между ними и которая была чем-то большим, близость телесную. Томасу пришлось оторваться от этих мыслей. Это могло ничего не значить, по большому счету. Самое лучшее — не притворяться, что в этом было нечто значительное.

— Мне показалось, что мы решили стать союзниками, — сказала она. Она подняла бровь. Она не собиралась уступать. Ее слова прозвучали скорее как вызов, чем как призыв.

Он растянул рот в улыбке:

— Перемирие и союз — разные вещи.

Она повернулась к нему спиной, словно отмахиваясь от него, сняла с себя полотенце и принялась вытираться с бодрым и беспечным видом, которому Томас не поверил ни на минуту. Слишком напряжено было ее тело, слишком явно она сознавала его присутствие, и это вызвало у него совершенно примитивную реакцию.

— Что вам нужно, Варкур? — спросила она.

— Многое, — протяжно ответил он, глядя на ее нежное гибкое тело. Ее движения стали нервными — он заметил легкую дрожь, пробежавшую по ее телу, и напрягся в ответ. Когда при движении руки стало видно ее грудь сбоку, он заметил затвердевший сосок.

— Меня не интересуют любовные игры, — сказала она равнодушно.

— Я был бы настоящим идиотом, если бы поверил в это хотя бы на секунду. — И он сложил руки на груди и прислонился к стене рядом с дверью. — Но я пришел не для того, чтобы предаваться любовным играм. Я пришел, чтобы вы могли сообщить мне о ваших успехах.

— Это можно было бы обсудить на моей квартире. — Она натянула сорочку на еще влажное тело и повернулась, быстрым взглядом отметив его позу.

— За ней следят, — сказал он.

— Вы?

— Все. — Он пожал плечами.

Она фыркнула и надела корсет, застегнув крючки быстрыми порывистыми движениями. Томас смотрел на нее, и каждое ее движение запечатлевалось в его голове.

— Можете застегнуться до самой шеи, но это все равно не остановит меня, если я захочу.

Эсмеральда застыла на месте, держа руки на шнурках, которыми можно затянуть корсет двумя рывками.

— Мы же договорились, — сказала она. Голос ее был ровный, но выражение лица напряженное. — У вас больше нет надобности терроризировать меня.

Он задумчиво рассматривал ее.

— Быть может, дело не в том, есть ли у меня надобность. Быть может, мне этого хочется.

— Ха! — Эсмеральда потянула за тесемки, и тем самым застегнула пряжки, стянувшие шнуровку у нее на спине. — Можете твердить себе это сколько вам угодно. Пожалуй, вы даже поверите в это. Но потребности бывают разные.

— Действительно, это так, — легко согласился он. Он шагнул к ней, прижал ее к одежде, висевшей на стене между двумя ваннами. — А разве у вас нет такой потребности? Разве вы не чувствуете то же, что и я?

Эсмеральда вздернула подбородок. Пульс бился у нее в горле. Томас коснулся ее лица, провел пальцем по щеке. Она слегка отпрянула, а потом напряглась, словно овладев собой.

Томас скривил губы.

— По-моему, это намек на то, что настал момент, когда la belle dame sans merci[1] должна пустить в ход ухищрения и опутать нестойкого рыцаря своими сетями. Вы не собираетесь сказать мне, что вы умираете по моим прикосновениям? Что вам они снились? Что вы грезите о них?

— Конечно, нет. — Ее слова упали, как капли прозрачной воды, холодные и чистые. — Совершенно наоборот. Я скажу вам, что это вы умираете от желания прикоснуться ко мне.