– Это полное безумие, – подал голос Фил из своего угла хижины. – Вы сошли с ума! Именно так это и происходит.
Он уже оправился после своей прогулки по полям. По крайней мере отмыл лицо и руки от сока.
– Ну, надеюсь, ты хоть отдаешь себе отчет, – сказал Мик.
Я промолчал. Разумеется, я не отдавал себе никакого отчета, передо мной была неизвестность. Но Мик беспокоился совсем по другому поводу. Ему самому хотелось принять участие в предстоящем эксперименте, его совершенно не устраивала роль стороннего наблюдателя. Конечно, если бы я предложил ему присоединиться, он сделал бы это не раздумывая. Ну, а толку? Нет, сейчас я хотел, чтобы он сохранял трезвый взгляд на вещи.
Руководила нами Набао. Она пришла со своими курительными причиндалами и почему-то принесла пучок банановых листьев. Я попытался объяснить ей, что намереваюсь сделать, а она искренне старалась понять, что от нее требуется. Наконец я просто протянул ей пачку батов.
Чарли была недовольна, как я и ожидал.
– Что ты хочешь этим доказать? – Она ждала, когда Набао закончит свои приготовления, и быстро, нервно потирала пальцы, как будто пытаясь содрать с них кожу. – Кому? Для чего?
– Я просто хочу быть рядом с тобой, Чарли.
– Не надо. Я не просила.
В хижине горели свечи, дымились горшочки с благовониями. Кьем велел следить, чтобы они не погасли. Тем временем Набао скатала шарик из опиума и проколола его длинной булавкой. Пластиковой зажигалкой подожгла лучину и принялась разогревать опиум над огнем.
– Твоя взяла, Чарли. Некуда нам податься, и, уж если суждено пропадать, давай пропадать вместе. Я на все готов.
– Хочешь, чтобы я перестала курить травку?
– Нет. Хочу взглянуть на мир твоими глазами.
– Это просто глупо!
– Тебе можно, а мне нельзя? Боишься, я стану наркоманом?
– Папа, ты ничего не соображаешь. Просто так не подсаживаются. Для этого нужно время. – Она хрустнула костяшками пальцев и цинично добавила: – Над этим нужно работать.
– Сколько трубок ты можешь выкурить за один присест? – спросил я ее. – Десять? Пятнадцать? Двадцать пять?
– Двадцать пять и слона завалят, – сказала она. – Перестань. Мне ты не поможешь, а себе навредишь.
Тут взорвался Фил. Его лицо побагровело от злости. Оно напомнило мне резную тайскую маску.
– Я отказываюсь участвовать в ваших затеях! – крикнул он, стукнув кулаком по ладони. – С этого момента я не несу ответственности за то, что здесь будет происходить!
Его бессильная ярость на самом деле была довольно смешной.
– Ты чего раскричался? – сказал я. – Сядь лучше, почитай свои молитвы.
Но его распирало:
– Мик, ты знаешь, почему он это делает? Из зависти. Он всегда нам завидовал. Завидовал нашим возможностям, нашему образованию, завидовал нашей самостоятельности.
– Чушь, – сказал я.
Но Фил еще не выговорился:
– Когда я поступил в университет, он страшно мне завидовал, но себе не признавался. Потом, когда Чарли поехала в Оксфорд, его это задело еще больше. Как же так? Она и умнее его? Это его просто заедало! Он только и мог, что издеваться над нами. Издевался над ее друзьями, над моей верой. Постоянно. Он в этой зависти всю жизнь провел. И знаешь, чем он сейчас занимается? Соревнуется с ней, берет реванш!
Я уже был сыт по горло его показным страданием.
– Знаешь что, Фил? Меня тошнит от твоего нытья. А если честно, меня тошнит от тебя.
– Заткнись, Дэнни! – вдруг сказал Мик. – Оставь Фила в покое.
– Да я просто… – начал я.
– Слышал? Оставь его в покое и займись делом. Резкая нотка в голосе Мика заставила меня замолчать. Я взглянул на Чарли. Она скрестила руки на груди.
– Фил прав, папа. Почему тебе постоянно кажется, что между нами какое-то соревнование?
К этому моменту первая трубка у Набао уже была разогрета и дымилась, но, когда я за ней потянулся, Фил меня опередил.
– Я тоже могу, – сказал он. – Не возражаете?
И глубоко затянулся. Глаза его увлажнились, но он задержал дыхание и не закашлялся. Я пожал плечами. Если Филу взбрело в голову присоединиться к нам, я не собирался с ним спорить. Мик осторожно забрал у Фила дымящуюся трубку и отдал мне.
Фил рухнул на циновку в углу хижины, совершенно разбитый и подавленный.
