что знали всегда: глаз не отмечает никакой градации цвета при переходе от синего к фиолетовому. Куда пропал Индиго? Покажите его. Не сможете. Выделите. Не получится. Притворитесь, что тонкие градации синего, с одной стороны, или фиолетового, с другой, образуют этот таинственный, сомнительный оттенок.

Внушите это себе во что бы то ни стало. Вы занимались этим всю жизнь; отчего не поступить так же сейчас?

Полагаю, вы только что проделали этот опыт и убедились, что я, как ни удивительно, говорю правду. Боюсь, что читатель, чей ум ленив, устрашится требований и упражнений, о которых говорится дальше, в отличие от его лучше подготовленного собрата.

Если на этих страницах я велю вам сделать что-то и вы не сумеете выполнить мое требование, успеха вам не достичь. Сам я обошел семь континентов в поисках этого цвета, ведомый другими адептами, оккультными манускриптами и тайными знаниями. За все это время я обнаружил лишь три места на нашей планете, где этот цвет легко увидеть, во всяком случае, адепту или человеку, строго следующему моим указаниям, и одно из тех мест ныне недоступно по причинам политическим и военным, порождающим хаос в данной стране. Из двух других упомянутых мною мест одно находится в Чикаго, США, второе — в столице Италии, Риме. Вы можете отправиться туда и лично убедиться в этом, хотя ни в одном руководстве, кроме этого, не найдете упоминания о существовании неуловимого Индиго.

Существует и иная возможность увидеть его, требующая, однако, таких средств и усилий, какие, полагаю, чрезмерны для большинства людей. Я лишь коснусь ее для полноты картины. Искомый оттенок открывается мгновенно, и не только адепту, на каждом из полюсов.

Направляемый другими путешественниками, я присоединился к пешим экспедициям на Северный и Южный полюсы. Обе закончились неудачей и не смогли достичь Грааля, находящегося на полюсах, и нам пришлось вернуться назад; но в обоих случаях я оказался единственным членом экспедиции, кто не был разочарован. Я случайно обрел собственный Грааль; и там, и там я видел и обнимал ускользающую цель своих поисков.

Позвольте добавить, что невозможно воспользоваться самолетом, чтобы попасть в Арктику или Антарктику и рассчитывать возвратиться с сей особой чашей. Успех достигается лишь при неослабном воздействии на вас на протяжении долгих дней Белого Света. На Крайнем Севере и Крайнем Юге человек не видит естественного разнообразия красок. Земля — белая, небо — белое. Вскоре даже ваши спутники становятся не более чем цепочкой серых призрачных фигур, бредущих впереди или позади вас. Первоначальные разговоры между вашими коллегами и товарищами скоро прекращаются и даже становятся бессмысленными. Единственное, что вы можете переносить, — это безмолвие, нарушаемое лишь ритмичным скрипом снега под ногами. На этой стадии глаза, зеркало души, потускневшие оттого, что взгляд обращается внутрь, начинают отказывать. День за днем ужасающей белизны.

А потом, ночью, человек видит сны. Дивные многоцветные видения, вихрящиеся, яркие и экзотические. И как может сниться тепло, так может сниться и царственный густо-малиновый цвет, благородный темно-синий — сапфиров, зеленый и желтый — самоцветов. Как противоядие от неумолимой белизны окружающей природы сны взрастают, цветут и грозят затопить реальность. Много раз я обнаруживал, что можно проснуться, присоединиться к отряду, продолжать путь и на мгновения вновь погружаться в сон и брести в таком состоянии. И там, в калейдоскопическом величии сна, я обрел загадочный Индиго.

Однажды увидев его, этот цвет никогда не забудешь. Уже потому, что он предпочитает в большинстве ситуаций быть совершенно невидимым, он и есть ключ к достижению состояния Невидимости.

Но позвольте предположить, что вы не имеете ни возможности, ни физических сил, ни даже средств отправиться в полярные области, просто чтобы мельком увидеть сей вызывающий благоговейный страх феномен. Вследствие этого вы должны в точности следовать моим инструкциям, как они изложены здесь. Ранее я намекнул, что ни один путеводитель не укажет вам дорогу туда, куда я намерен привести вас. Ни немецкий «Бедекер», ни английский «Раф гайд» не ужинали во дворце Невидимости. Но я буду вашим вожатым; я как бы скажу: придите в такое-то место в определенный день года, в определенный час сумерек, с определенной улицы и посмотрите через реку, когда свет такой-то интенсивности. Хотя вы понимаете, что это лишь фигура речи, тем не менее существует неизменный путь, ведущий к вратам откровения. И если только вы последуете этим путем, не отклоняясь от него, избегая опасностей, в точности соблюдая мои инструкции на каждом отрезке пути, вас ждет чудо.

Теперь между ними стояла незримая преграда. Планы у них были самые неопределенные: не спеша пошататься по Риму, таращась на древние камни, пьяццы и памятники, а уж потом взяться за поиски Натали Ширер, чтобы исполнить волю отца. Но после событий первого вечера в Риме это было невозможно. Они не обсуждали, что произошло. Джек мог бы спросить: «Я что-то сделал не так?» — но не спросил. Луиза могла бы заговорить первой, сказать: «Относительно вчерашнего…» — но промолчала.

— Ты рано поднялся, — сказала Луиза, выскальзывая из спальни в шелковом халате, который она нашла на внутренней стороне двери.

Цвета лазури, с фиолетовым извивающимся драконом на спине, он подчеркивал ее легкий, сохранившийся с лета загар. Шелк переливался в лучах солнца, бьющих в окно.

— Думал разузнать что-нибудь об этой Ширер.

— Хорошая мысль. Займись этим.

— Хочу начать с самых очевидных мест. Я подобрал тебе пару телефонных номеров. На тот случай, если сможешь позвонить по ним сегодня утром.

— Ну конечно.

— Вернусь где-нибудь в полдень.

Джек сбежал по лестнице, отдуваясь, только теперь осознав, что не дышал во все время этого короткого, однако парадоксально долгого разговора.

Но у него так и не получилось заняться поисками Ширер. Вчерашней дорогой Джек вернулся к Колизею. Тут полил дождь, и, как по сигналу, появились дюжины уличных торговцев-арабов, предлагавших зонты, так что он купил зонт и заплатил за входной билет в Колизей. Он нашел защищенное место на верхнем ярусе. Держа зонт наклонно, он мог оставаться относительно сухим.

Больше всего беспокоило то, что он не знал, ради кого приехал в Рим — ради женщины, которую зовут Натали Ширер, или другой, зовущейся Луизой Даррелл. Если действительной целью была Ширер, тогда он несколько больше, чем следовало, отвлекся от дела. Теперь он не мог притворяться, будто его по-прежнему привлекает роль исполнителя безумного завещания отца. Хотя Луиза сопровождала его под предлогом помощи в поисках Ширер, она занимала неподобающе большое место в его мыслях. Он ругал себя за то, что почти без последствий мог бежать из Чикаго, но в последний момент, вопреки тому, что подсказывал ему инстинкт, умудрился осложнить себе жизнь пыткой ее присутствия в Риме.

Разумеется, она, соглашаясь ехать в Рим, не подозревала, что он втайне испытывает к ней романтическое чувство. Отчего ему так трудно с женщинами? Он даже толком не знает ее, эту Луизу Даррелл, не понимает, почему не может выбросить ее из головы или каким образом она (или другие женщины, подобные ей) забирает над ним такую власть, что вот он сидит теперь среди руин, под дождем.

Он был на арене, скованный цепью, слышал рык и чуял львиную похоть самки, рыскающей вдоль решетки и ждущей, когда укротитель вытащит засов и откроет клетку. Чуял, как граждане Рима раскачиваются на своих местах, пока вдруг арена не взорвется смехом. Потому что она — сестра ему.

Дождь стих, появилось солнце, и все, кроме Джека, сложили зонты. Он продолжал сидеть неподвижно и вскоре заметил между колоннами прохода, по которому из-под трибун на арену выбегали гладиаторы, женщину с маленьким ребенком. Это была Луиза, толкающая перед собой коляску. Возвратиться на место волшебства первой ночи ее заставил тот же инстинкт.