Теперь надо было вернуться на место убийства и разыскать оставленный там нож. Его нашел Терри. Он вытер кровь с лезвия, сложил нож и сунул его в карман. После этого они разровняли опавшие листья, чтобы скрыть следы борьбы, и уже собрались уходить, когда сверху послышался сдавленный стон.

Скаут-приманка с повязкой на глазах и заткнутым ртом все это время провисел вниз головой на суку. Клайв предложил оставить его там, но Терри воспротивился. Они аккуратно спустили страдальца на землю и перерезали морской узел на его ногах, но руки оставили стянутыми за спиной. Не тронули и глазную повязку, и лишь перед уходом вытащили кляп, чтобы он мог позвать на помощь.

Когда троица покидала это место, было уже совсем темно. Они решили выбраться из леса на его северной окраине. Один раз им пришлось свернуть с тропы и спрятаться в зарослях, чтобы избежать встречи с процессией бойскаутов – все они были связаны одной длинной бечевкой, а первый нес свечу, горевшую в стеклянной банке. Начинался новый этап Больших маневров.

Выйдя на опушку, они бегом пересекли вспаханное поле и миновали конно-спортивный комплекс. К тому времени, когда они достигли пруда, все трое задыхались и едва не падали с ног от усталости.

– Надо избавиться от ножа, – сказал Клайв. Терри извлек из кармана швейцарский нож

и посмотрел на него с сожалением.

– Выбрось его, – настаивал Клайв.

Сэм за последний час не произнес ни звука. Терри швырнул нож на середину пруда; темная вода поглотила его с легким всплеском.

– Больше меня в скауты не заманишь, – сказал Терри.

– Нет. Нам придется пойти туда через неделю. Как будто ничего не случилось. – Клайв уже просчитывал разумную линию поведения.

На том приятели и расстались. Конни и Нев смотрели телевизор, когда Сэм явился с маневров. Они задали своему непутевому отпрыску изрядный нагоняй из-за угробленных очков.

Вэту ночь Сэм увидел сон. Она пришла к нему, прекрасная и отвратительная, с губами цвета раздавленного тернослива и мертвенно-бледным лицом, и темные виноградины ее сосков просвечивали сквозь тонкую ткань лифа. Ее полосатые брючки были не застегнуты, расходясь на полных бедрах и оставляя открытым треугольник белой кожи с курчавой порослью в его нижней части, откуда исходил колдовской запах земли, огня и цветущего паслена, когда она гибким движением перекинула через него ногу, оседлала его, нависла над ним, растягивая этот момент, впиваясь в него порочным и ласкающим взглядом, и искры лунного света страшно сверкнули в ее глазах – ах! ах! – и он знал, что не имеет никакого значения, видится ли она/он/оно ему во сне или наяву после того, как она появилась вне пределов его комнаты снов, в том сумеречном лесу, кровавая защитница и спасительница верхом на белом коне с обезумевшим взором – ах! ах! – и кровавый диск месяца за его окном проливал свет на ее бледный лик, и закрученные штопором, много-много лет не знавшие стрижки ногти касались его мальчишеской груди – блеск клинков, угроза, обещание, сознание того, что она в любой момент может погрузить руку в его тело и вырвать кусок, какой пожелает, и что ей даже не надо опускаться на него, она может все так же висеть над ним, притягивая его плоть, он же будет стремиться вверх к ее разверстой промежности, пока не почувствует этот вулканический взрыв, выброс лавы, скользящий поток, превращение рубина в серебро, кадмия в ртуть, крови в расплавленный металл, чудо алхимии, запах серебристого бесплотного тела, слияние с божественной бестелесностью суккуба, поглощающей его, питающейся им, как пиявка сосущей его кровь, пока он не поймет, что уже никогда не сможет от нее освободиться, никогда не захочет от нее освободиться, что он навечно связан с Зубной Феей, и пусть сейчас она вылетела прочь из его спальни и исчезла в лесной глуши, она будет приходить снова, и снова, и снова.

Первую четверть в школе Фомы Аквинского Сэм провел как в тумане. Конни и Нев не могли не заметить, что он стал еще более замкнутым, чем обычно, но они решили, что он просто привыкает к новой школе. Разумеется, им и в голову не пришло, что их двенадцатилетний сын страдает от сознания вины и тех особых переживаний, что психологи определяют как синдром начинающего убийцы.

После той ночи трое друзей держались подальше от Уистменского леса, а также от конноспортивного комплекса, футбольного поля и пруда. Сэм не сомневался, что рано или поздно труп Тули будет обнаружен и следствие выявит виновных в его смерти. Каждый день, возвращаясь из школы, он был готов увидеть перед своим домом полицейскую машину, а на кухне – все ту же парочку детективов, хладнокровно попивающих чай в ожидании преступника. Каждый вечер, перед тем как сесть за уроки, он просматривал «Ковентри ивнинг телеграф» в поисках сообщения о найденном в Уистменском лесу разложившемся трупе. Недели и месяцы проходили без какой-либо реакции в прессе, но облегчения по этому поводу он не испытывал; это лишь оттягивало тот неотвратимый момент, когда в дверь их дома постучит карающая рука закона.

Предчувствие развязки регулярно посещало его в три часа ночи. Сэм пробуждался, обливаясь холодным потом, от стука дверного молотка, отчетливо слышного в ночной тишине. Он лежал во мраке, ожидая, что проснутся родители или раздастся повторный удар молотка, но ни того, ни другого не происходило. Между тем постоянное нервное напряжение не могло не сказываться на его учебе.

Терри и Сэм имели очень жалкий вид, явившись на очередной сбор через неделю после убийства Тули, – они опасались немедленного разоблачения, но поддались уговорам Клайва, который сочинил правдоподобную, вполне невинную историю их участия в маневрах и заставил друзей выучить ее наизусть. Раз за разом повторяя эту легенду в компании приятелей, Сэм и сам начинал в нее верить. Но когда он оставался один, воспоминания о случившемся возвращались и начинали терзать его с прежней силой.

Клайв дал Сэму задание: на первых же занятиях непринужденно справиться у товарищей по звену о причине отсутствия Тули. У Сэма, однако, не хватило на это духу; тогда Клайв сам прошел через класс в «орлиный» угол и задал прямой вопрос.

– Я не знаю, где он, – угрюмо ответил Лэнс. – А тебе что за дело?

С наивным энтузиазмом, глубоко впечатлившим Сэма, его друг произнес:

– Я обещал принести ему курево.

– Выкладывай. Я ему передам.

Клайв извлек из кармана рубашки мятую сигарету и вручил ее Лэнсу.

– А теперь отвянь, губошлеп.

Позднее Сэм набрался храбрости и снова навел справки о Тули. В данном случае вопрос представлялся вполне закономерным, поскольку исходил от одного из «орлов», образцом для подражания которых долгое время являлся пропавший суперскаут.

– Скорее всего он втихаря слинял в Лондон, – сказал Лэнс, преисполненный важности в своей новой роли «временного командира звена».

Впоследствии из разговоров с Лэнсом Сэм узнал, что Тули был сиротой и жил со своим дедом, страдавшим болезнью Альцгеймера. Этот самый дед и высказал мысль, что Тули уехал в Лондон; правда, его свидетельство не заслуживало особого доверия, поскольку старик временами даже не мог вспомнить имя Тули, а то и вообще отрицал наличие у него каких-либо внуков. Сам же Лэнс считал такой оборот дела вполне вероятным, поскольку Тули не раз говорил ему, что когда-нибудь он плюнет на всю здешнюю бодягу, сядет зайцем на поезд и махнет в Лондон, где пристроится ударником в какую-нибудь рок-группу.

– Он обещал взять меня с собой, – грустно добавил Лэнс.

Неделя за неделей троица добросовестно посещала отрядные сборы. И только Линда подозревала, что у ее подопечных какие-то неприятности. Каждый вторник их вечерние прогулки на занятия и обратно проходили в мрачном, почти похоронном молчании. Линда, неизменно блиставшая чистотой и свежестью, порой пыталась их расшевелить, спрашивала, чем они нынче занимались, но ответы были вялыми и