новорожденным сыном на руках. Сыном, который был так похож на него, что к Грин уже осторожно обращалась мать, заинтересованная в установлении дружелюбных отношений с Тамринами «ради их детей».

Низкий притягательный голос Джорлана решительно прозвучал в зале.

— Я пришел к своей имя-дающей таким, как и предполагался — с нетронутой честью своей семьи. И… — Он умышленно помедлил.

Все члены Септибунала подались вперед со своих мест, уязвимые к его обаянию.

— И?

Он ухарски улыбнулся.

— И с маленьким кусочком отношения к нему — но ничего, с чем она не смогла бы справиться. — Зал тут же разразился хриплым хохотом.

Джорлан подмигнул Грин.

У Герцогины Хоук дернулись губы.

— Да уж, мы можем вообразить.

— Не позволяйте его сладкому языку и привлекательной мордашке сбить вас с толку! — Строго напомнила Маркель Хармон. — У нас есть свидетельство обратного.

Какое свидетельство они, возможно, сумели раздобыть? — задумалась Грин.

— Введите свидетеля! — Приказала Хармон одной из часовых.

Две часовых эскортировали в зал грязного юношу.

Грин нахмурилась, прошептав Аватар: «Это же странноватый слуга с верхних этажей, как его имя?…»

Гри услышала, как Аватар пробормотала что-то, похожее на выскочка и на этом все.

— Оппер, — на одном дыхании выпалил Джорлан.

— Сообщи свое имя, пожалуйста, — приказала Герцогина Хоук.

Оппер оглядел самый могущественный совет на луне Форус и тотчас же начал прихорашиваться.

Что ни в малейшей степени не внушило к нему любви этих преуспевающих женщин.

— Я Оппер.

— И что тебе известно о предмете обсуждения?

— Ну, я был слугой егошества в доме Маркели. Готовил его той ночью к… ну, вы знаете… бархатному прикосновению.

По зале пробежала волна сдавленных смешков.

Хоук закатила глаза.

— Продолжай.

— Ну, он был не слишком счастлив пребывать в постельных ремнях, знаете ли.

Лицо Джорлана потемнело.

— Начинай говорить по существу, пожалуйста, — сказала Хоук.

— Значит, это была моя работенка подготовить его, знаете ли, и все. И когда я подошел положить ленту Тамринов на него, я заметил, что у него нет никакой… вуали. — Оппер разглядывал свои носки. — Никакой вуали совсем.

Поднялся гул голосов. Он говорил очень убедительно.

Герцогина Хоук спросила:

— Ты сказал что-нибудь тогда?

— Конечно! — Оппер заметил, что привлек внимание аудитории, и полностью погрузился в роль. — Я сказал егошеству: «У тебя нет никакой надлежащей вуали!», а он ответил, что если я расскажу об этом кому-нибудь, то он заставит меня пожалеть. И ударил меня кулаком. В лицо, вот так сильно! — Он сжал кулак и ударил им по другой руке.

Грин бросила взгляд на Джорлана. Так вот как на его щеке появился синяк. Этот слуга ударил его, в ее собственном доме! Прищурившись, она разглядывала мужчину с оранжевыми волосами. Он заплатит за это.

— Он сильный малый, этот бархатный лепесток.[182] — Оппер потер воображаемую отметину на щеке.

— Ударил меня сильно, и я хранил рот на замке, я ведь только слуга и все. Но когда я услышал, что есть какие-то вопросы по этому, я сделал правильную штуку и пришел прямо сюда. — Он выгнул грудь колесом и приосанился. Создавалось впечатление, что Опперу лучше было бы быть актером, а не слугой.

Септибунал, казалось, поверил ему. Грин испуганно посмотрела на Джорлана. Такое показание очень навредило.

Джорлан тихо произнес:

— Как бы я смог ударить его, если был связан постельными ремнями.

Рот Герцогины Хоук открылся, чтобы ответить, закрылся, после чего открылся снова.

— Он прав. Как он смог ударить тебя, если был привязан?

— Ну, я… я освободил его, потому что он так ругался на то, что связан.

Вечный политик, Грин ухватилась за это.

— Зачем тебе освобождать его?

— Он попросил меня… на чуточку, и притворился, что будет вести себя хорошо, вот я и почувствовал к нему жалость.

— Ты почувствовал жалость к нему, — недоброжелательно механически повторила Грин. — Но ты вернул его на прежнее место.

— Ч-что вы имеете в виду?

— Что ж, когда я вошла в комнату, он был связан.

— Да, ну, я должен был это сделать, это было моей работой.

Понимающий взгляд Грин встретился с взглядом Хоук. Она только что установила, что Джорлан был определенно связан, когда Грин вошла в комнату.

— Если у него не было вуали, зачем тебе было возвращать его в ремни? — спокойно спросила она.

— Потому что это моя работа! — Ответил он, яростно взвыв.

— И он так просто позволил тебе?

— У нас был уговор!

— До или после того, как он ударил тебя?

— Какая разница?

— Ты ответь мне.

Оппер заколебался после ее вопроса.

— Я все сказал, что должен был сказать! Я не какой-то безвуалевый! — Он подпрыгнул. — Ни в коей степени до своей скрепляющей ночи! — Некоторые зрители захихикали.

— Выведите его вон, — приказала Хоук стражницам.

— Он лжет, — заявила комиссии Грин.

— Зачем бы ему врать, Маркель? — влезла Хармон. — Он ничего этим не выгадает, тогда как ты и Маркелье Тамрин — да.

Инсинуация привела Грин в ярость.

— Вы поставите слово сомнительного слуги над моим? Маркели, которая стояла здесь на каждом заседании и успешно обсуждала политические дела страны?

— Его свидетельские показания вызывают беспокойство… — одновременно произнесла другой член Септибунала. — Что за причина бы у него была лгать? У него нет мотива.

Грин наблюдала за Клаудин. Даже будучи ребенком, всякий раз, когда она делала что-то в тайне за спиной, она никогда не могла скрыть эту маленькую самодовольную ухмылочку. Она злорадствовала. Грин поняла, почему Оппер солгал. Клаудин или пригрозила ему, или щедро заплатила, а может и то и другое вместе.

Единственной проблемой было то, что она не смогла бы доказать это. Даже хуже, его свидетельские