горящие составы с людьми и нефтью.
В грохоте и вое перед Голубевым возник дежурный в порванной, прожженной гимнастерке:
— Товарищ командующий, нам удалось наладить связь. Вас вызывает Минск.
Голубев взял трубку.
— Говорит Павлов, — донесся слабый голос. — Доложи обстановку.
Голубев стряхнул с бровей кусочки земли:
— Докладываю: три вражеских армейских корпуса при поддержке танков и авиации атаковали на рассвете двадцать второго левофланговый 5-й стрелковый корпус. Дивизии в первые же часы боя понесли большие потери. Особенно пострадала 113-я. Чтобы предотвратить охват армии с юга, я развернул на реке Куреп 13-й механизированный корпус. Но танков там мало. Да и что можно требовать от 'Т-26'? По воробьям стрелять?
Командарм вынужден был кричать, и голос его становился все тоньше и тоньше. Болдин подумал, что этому генералу никогда не быть Наполеоном. Он храбр и знающ, богатырской силы, участвовал в двух войнах. Всем хорош — а искры нет.
— Но 6-й мехкорпус укомплектован новыми танками, — донесся ослабленный расстоянием голос Павлова. — 'КВ' и 'тридцатьчетверки'. Где они?
— Действуют! — отозвался Голубев. — В центре против 1-го стрелкового корпуса в направлении на Белосток наступает 42-й армейский корпус немцев. Чтобы укрепить здесь оборону, я поставил 6-й мехкорпус на рубеж по восточному берегу реки Нарев, в полосе Крушево — Суражи.
— Что вы делаете, генерал?! — Голос командующего фронтом стал громче. — Ведь вам известно, что корпус предназначен для контратак по наступающему противнику, а не для того, чтобы затыкать прорехи в обороне!
Голубев вздохнул, он ничуть не оробел от начальственного окрика.
— Это справедливо. Но с чем воевать? Потом, вся наша авиация и зенитная артиллерия разбиты. Боеприпасов мало. На исходе горючее для танков. Шестая кавдивизия сперва погнала немцев, а потом была расстреляна самолетами. У нас же воздушного прикрытия нет. Как защищаться от самолета? Клинком его не перешибешь. Вот они и шагают…
— Думаю, долго так идти не будут. Болдин у тебя?
— Тут…
— Дай-ка его.
Голубев протянул трубку Болдину.
— Говорит Павлов. Ознакомился с обстановкой?
— Ознакомился. Положение 10-й армии очень тяжелое.
— Слушай приказ. Вам надлежит организовать ударную группу в составе корпуса генерала Хацкилевича, 36-й кавалерийской дивизии, частей Мостовенко. И контратаковать наступающего противника в направлении Белосток — южнее Гродно. С задачей уничтожить вражеские части на левом берегу Немана и не допустить выхода немцев в районе Волковыска. После этого вся группа перейдет в подчинение генерала Кузнецова. Это ваша ближайшая задача, и за ее решение отвечаешь лично ты. Голубеву передай, чтобы он занял Осовец, Бобр, Визну, Сокулку, Бельск. И далее шел на Клещело. Все это осуществить за сегодняшнюю ночь, причем организованно и быстрыми темпами.
— Как же Голубев выполнит ваше приказание? — закричал Болдин. — Когда его соединения понесли потери и с трудом сдерживают натиск врага? Все части втянуты в ожесточенные бои! Снимать их — значит ослаблять оборону! И я не могу…
Какое-то время Павлов не отвечал. Потом жестко произнес:
— У меня все. Приступайте к выполнению задачи.
38
Командующему 10-й армией,
в копии — командующему 3-й.
В связи с наступлением ударной группы Болдина на Гродно вам надлежит удерживать рубеж Забеля — Осовец — Визна — Капицы — р. Нарев до линии Сураж — Бельск — Гайновка. 6-й кавдивизии 24.06 сосредоточиться в районе М. Свислочи в готовности 25.06 вести решительное наступление в направлении на Кружаны.
Павлов,
Фоминых,
Климовских.
Вместо облаков на западе по чистому небу плыли дымы. Начиная с утра стали слышны разрывы. Беженцы, спавшие вдоль дороги, зашевелились, стали подниматься, как бы собираясь жить заново, без обстрелов с воздуха, взрывов и смертей. Дети, забыв про вчерашний ужас, затеяли игру. Для этого им хватило мокрых цветов, старых тряпок и местечка между тележными колесами.
Вторые сутки Надежда добиралась до Синева, надеясь отыскать тетку и вместе пробиваться на восток. Расстояние, которое она промчалась в машине за несколько часов, превратилось на обратном пути в безмерное пространство, наполненное жарой, холодом, пылью и жаждой. Ее ум и душа не справлялись с тем, что произошло. Но она смирилась с происходящим. Сгоревшие дома, разбомбленные поезда и станции, кровь, стоны, убитые воспринимались как составная часть новой, непонятной жизни. Надежда шла высоко подняв голову и оглядываясь, точно в запоминании увиденного заключался какой-то смысл.
Несколько раз их обстреливали, и она бросалась вместе со всеми прочь с дороги. Потом заметила: на самой дороге меньше взрывов и пуль. Немцы, видно, берегли ее для своих наступающих войск и стреляли больше по сторонам, как раз туда, где скапливались люди. Она перестала убегать вместе со всеми и ложилась прямо у дороги. Потом так же стали поступать другие.
Ей было страшно. И вместе с тем она не могла не думать, как невыносимо, наверное, положение самого Дмитрия Григорьевича, которого она так и не нашла. Штаб фронта в это время перебазировался восточнее Минска в Могилев. А Надежда представляла, что Дмитрий Григорьевич сражается в огне и дыму, как боец, далеко на западе и никак не может задержать наступление вражеских войск. От этого его страдания становятся неизмеримо больше, чем у них, обыкновенных, беспомощных людей. Здесь, среди беженцев, каждый отвечал за себя. А Дмитрий Григорьевич владел судьбами десятков и сотен тысяч. Такая тяжесть не каждому под силу. Редкий человек способен выдюжить. Но ее интересовал не вершитель судеб, а живой, конкретный человек, которого теперь, с появлением или, лучше сказать, с зарождением ребенка никто бы не смог заменить в ее жизни. Она боялась за него, что убьют или ранят тяжело. Или пропадет без вести.
Утром канонада ощущалась явственнее. Страх накатывал на людей волнами. Иногда им казалось, что они идут вот так, в панике, не два дня, а долгие годы.
Синево открылось на бугре — милое, привычное, тихое. Толпа беженцев повернула вдоль большой дороги, не задев маленькой веселой деревушки. Надежда осталась в одиночестве с трепетом и робостью. Ступила на знакомую тропинку. Вот и улица горбатится, где с гармонями ходили когда-то толпы парней и девушек. Сейчас она была пустынна. На старом месте в пыли купались куры, а меченная чернилами коза натягивала веревку и старалась дотянуться до маленькой березки.
Привычный деревенский вид немного успокоил Надежду. Однако беды подстерегали и тут. На двери теткиного дома висел замок. Кухонное окно, которое можно было открыть с помощью любой щепки, оказалось заколочено.
Соседка Степанида сидела на крыльце, на теплых ступенях. Еще недавно крепкая, властная, она словно увяла в одночасье, выглядела старой и немощной. Седой клок волос выбился из-под платка и трепался на ветру. Надежда остановилась перед ней, еще не надеясь, что будет узнана.