побольше узнать о семье, построившей дом. Она спросит у Джефферсона Болдуина, нельзя ли отыскать какие-либо старые записи. Но сейчас она не может ждать — ей нужно идти в старый дом и заняться утренней медитацией. Конечно, страшновато; но все-таки именно там обрела она мир и исцеление. Изо дня в день она неизменно тянулась к этому дому, как поникший цветок к солнцу.

Сара надела сине-золотистое ситцевое «бабушкино» платье и сандалии, причесала волосы, свободно падающие на плечи. Оставила записку Эбби, что вернется позже, и вышла из дому вместе с Каспером, сунув ключ под коврик. Направляясь к старому дому среди утренней прохлады, она рвала цветы и втыкала их себе в волосы. Каспер шел следом, соблюдая дистанцию, время от времени останавливаясь, привлеченный бабочкой или птичкой.

Вскоре Сара вышла из рощи и подошла к дому. И замерла. На крыльце стояла старая беловолосая женщина. Вблизи это была сгорбленная фигурка с неестественно белыми волосами и лицом, изрезанным глубокими морщинами. На ней по-прежнему было странное одеяние — серая шаль и длинное грубое черное платье.

Наконец, собравшись с духом, Сара шагнула вперед.

— Доброе утро, — сказал она.

Но прежде чем Сара успела подойти ближе и удержать ее, женщина спустилась по ступенькам и исчезла среди деревьев. Сара пошла за ней, но ее след затерялся в густых зарослях. Сару охватила дрожь. Похоже, старуха — на самом деле фантом, призрак, растворяющийся в воздухе.

Что это за женщина, в десятый раз спросила себя Сара. И почему ее привлекает этот дом? Она решила спросить у Эбби, не знает ли та что-нибудь.

Сара вошла в дом и села на свое обычное место у стены в гостиной. Тут же явился Каспер и устроился у нее на коленях. Сара спела мантру и вскоре погрузилась в глубокую расслабляющую медитацию. Ей казалось, что ее баюкают любящие руки, что ее охватывает полный покой. Ей казалось, что она перемещается вверх-вниз по какой-то лестнице из настоящего в прошлое и обратно. И снова звучала очаровательная мелодия «Прекрасной мечтательницы», которую наигрывал на скрипке Брайан, и призрачные звуки фортепьяно аккомпанировали ему. Потом скрипка затихла, но фортепьяно продолжало играть, слегка расстроено, но непреодолимо завораживающе.

— Пробудись ко мне, — сказал голос, — пробудись.

И Сара пробудилась.

Музыка прекратилась. Первое, что почувствовала Сара, — прохладный осенний ветерок, ласкающий лицо. Первое, что она услышала, — мелодичное позвякивание, как будто кто-то чокается хрустальными бокалами.

Она заморгала, посмотрела вниз. Каспера на коленях у нее не было. А потом в недоумении она оглядела комнату.

Комната была та же, только выглядела совершенно по-другому. Сначала Сара подумала, что у нее галлюцинации, но еще, поморгав и помотав головой, убедилась, что комната действительно изменилась.

Вокруг была классическая обстановка XIX века. Сара сидела на краю розово-золотистого персидского ковра, в гостиной, уставленной мебелью розового дерева, обитой стеганым бледно-розово-голубым Дамаском. На окнах — драпри из розовато-лилового бархата и гардины из брюссельских кружев, колеблющиеся от ветра. Два передних окна немного подняты, и сквозь них проникает дуновение свежего ветерка. Пахнет жимолостью и опавшими листьями.

Она оглядывалась, и изумление росло. На стенах — кремово-золотистые обои. В камине горит огонь. Все изразцы целы, а перед камином стоит набор красивых каминных принадлежностей. На полке — фигурки в европейских придворных костюмах; скорее всего, дрезденский фарфор. Там же тикают часы- жирандоль.

Услышав знакомое звяканье, Сара глянула вверх и увидела сказочной красоты хрустальную люстру, сверкающую в солнечных лучах и издающую это позвякиванье. Люстра свисала из лепного медальона, обрамленного амурами и виноградными лозами. Сердце у Сары отчаянно заколотилось, потому что восстановленная комната оказалась в точности такой, какой она себе ее представляла.

Она с трудом поднялась, все еще полагая, что не совсем проснулась. Пошла к центру комнаты. Звук ее шагов тонул в мягком старинном ковре. На кофейном столике лежала книга Луизы Мей Эльскотт «Маленькие женщины». Сара взяла книгу в руки. И на глаз и на ощупь книга совершенно реальна — кожаный переплет, заглавие, вытесненное золотыми буквами. Сара раскрыла книгу. Бумага почти новая, а издана она в 1868 году!

Сара быстро положила книгу обратно, как будто прикосновение к ней обжигало. Она оглядывалась, и потрясение ее все росло. Если это сон, то она, конечно, очень далека от пробуждения.

— О Господи, где это я? — спросила Сара в растерянности.

Изумление ее еще усилилось, когда она увидела, что в комнату входит седоволосая женщина. Полная и низенькая, волосы уложены в пучок, чем-то похожа на Моди Вильсон. Но что по-настоящему поразительно, так это ее туалет.

На женщине надето серое шерстяное платье до полу, а под ним — широкие юбки. Черный шнур окантовывает ворот, талию и рукава у запястий. По меньшей мере, дюжина перламутровых пуговок расположены на лифе от пояса до скромного белого воротничка. У горла приколота камея. В общем, впечатление такое, будто женщина только что вышла из романа XIX века, лежащего на кофейном столике. Она в ужасе рассматривала Сару.

— Боже, вы можете кое-кого напугать, девушка, — произнесла она, наконец.

Сара была слишком ошарашена, чтобы отвечать.

— Это Баптиста впустила вас? — продолжала женщина раздраженно. — Эта особа могла бы снизойти и доложить мне, что вы здесь, да после войны эти черные потеряли всякое уважение к вышестоящим.

Сара по-прежнему молчала. Ее страшно занимало, насколько женщина похожа на Моди Вильсон. Даже манерой себя держать.

— Ну, стало быть, — женщина надменно выпрямилась, — я так понимаю, что вы та художница, которую прислали из новоорлеанского музея?

Сара, наконец, обрела голос.

— Простите?

— И как будет ваше имя, мисс? — продолжала женщина, осторожно приближаясь к ней. И поскольку Сара беспомощно посмотрела на нее, добавила натянуто терпеливо: — Хранитель музея написал, что нашел для нас кого-то, не сообщив вашего имени.

— Ах, вот как, пробормотала Сара, — я Сара Дженнингс.

— Сара Дженнингс, да? — женщина с нескрываемым отвращением уставилась на свободное ситцевое платье Сары. — Ну, стало быть, мисс Дженнингс, кое-кто подумает, что вас могли бы научить одеваться получше. Я не могу представить вас моему племяннику в таком скандальном виде — под платьем нет даже нижней юбки, судя по всему. — Она опустила глаза, затем с ужасом втянула в себя воздух: — И что у вас на ногах, дитя, ради всего святого?

— С-сандалии, — выдавила Сара.

— Как странно, — сказала женщина. — Не говорите мне, что эти нескромные шлепанцы — теперешняя мода в Новом Орлеане!

Не зная, как реагировать, Сара пробормотала:

— Да ведь… это так и есть.

Женщина подняла руку.

— Господи Боже, куда идет наш мир? Я уверена, что мне это не известно. После войны все по-новому, должна вам доложить. — Она сердито нахмурилась, глядя на Сару. — У вас есть с собой что-нибудь более