Я свернул с Эджвер-роуд на улочку, устремленную на запад, которая всем своим видом мне чем-то приглянулась. По обеим сторонам из-за небольших садиков выглядывали тихие домики. На оштукатуренных столбах при воротах привычные названия, еще заметные глазу в сгущавшихся сумерках. Особнячки под названием «Ракитник», «Кедры» и высокий, в три этажа, «Кэрнгорм»[1] с возвышающейся над крышей причудливой башенкой с конической нахлобучкой, напоминающей ведьмин колпак. Когда вдруг под самым карнизом блеснули два оконца, попав в догорающий луч света, мне показалось, точно пара чьих-то глаз, злобно сверкнув, уставилась на меня.

Сворачивая вправо, улица обрывалась, упираясь в открытое пространство; там, под низким арочным мостиком, протекал канал, и некоторое время я смотрел, как фонарщик, зажигая фонари, высвечивал очертания канала, который сразу же за мостом расширялся, образуя озерцо с островком посредине. Потом я, должно быть, блуждал по кругу, потому что вскоре снова очутился на том же месте, однако за все это время встретил едва ли больше десятка людей на своем пути. Я принялся искать обратную дорогу в сторону Паддингтона.

Мне показалось, что я иду тем же путем, каким сюда пришел, но, должно быть, в полутьме все-таки сбился. Но это меня не смущало. Такой загадочностью и тайной веяло от этих тихих улочек, где повсюду в окнах за шторами чудилось неявное движенье; за тонкими стенами что-то шептали чьи-то приглушенные голоса. Внезапно откуда-то прорывался смех и как бы внезапно умолкал; однажды тишину неожиданно нарушил крик младенца.

Но вот на небольшой улочке, где по одну сторону стояли парами невысокие особняки, а по другую шла глухая стена, в одном из окон слегка приподнялась штора и показалось женское лицо. Единственный имевшийся на улице газовый фонарь торчал почти напротив. Сперва я подумал, что передо мной лицо девушки, однако, если приглядеться, оно могло бы оказаться и лицом пожилой женщины. В истинных красках увидеть его было невозможно. В холодном, голубом свете газового фонаря лицо казалось мертвенно-бледным.

Самым удивительным в нем были глаза. Возможно, именно потому, что только глаза притягивали и отражали свет, они и казались такими невероятно огромными и сверкающими. А быть может, остальные черты лица, по сравнению с ними, были чересчур мелки и неброски. Наверное, женщина увидала меня, так как штора опустилась, и я прошел мимо занавешенного окна.

Не знаю почему, но этот эпизод запал мне в душу. Внезапный взлет шторы, подобно взмыванию занавеса в каком-нибудь театрике, едва уловимо проступающая на заднем плане бедно обставленная комната и женщина, возникшая, как рисовало мне мое воображение, почти у самой рампы. Но вдруг, не успел спектакль начаться, как занавес снова падает вниз. Я завернул за угол, оглянулся. Снова штора поднялась, и снова я увидел девичий силуэт на фоне боковой рамы эркера.

В этот самый момент на меня налетел какой-то мужчина. Я остановился внезапно, не дав ему возможности обогнуть меня. Мы оба извинились, сославшись на темень. Возможно, это была только игра воображения, но мне вздумалось, будто этот мужчина, вместо того чтобы продолжать свой путь, развернулся и пошел следом за мной. Я дошел до следующего угла и затем резко повернулся на каблуках. Мужчины позади себя я не обнаружил и через некоторое время сумел вырваться снова на Эджвер- роуд.

Раз или два, праздно прогуливаясь, я все пытался набрести на эту улочку, но безуспешно. Думаю, со временем я позабыл бы про тот случай, если бы как-то раз вечером, возвращаясь домой из Паддингтона, я не столкнулся с той самой женщиной на Хэрроу-роуд. Несомненно, это была она. Выходя из рыбной лавки, она чуть не столкнулась со мной, и я, вначале неосознанно, тронулся следом за нею. На этот раз я запоминал дорогу, и минут через пять мы оказались на той самой улице. Должно быть, я столько раз проходил где-то совсем рядом. Я притаился за углом. Женщина меня не заметила, и стоило ей подойти к дому, как из тени за горящим фонарем выступил мужчина и направился к ней.

В тот вечер я присутствовал на одной холостяцкой вечеринке, и, поскольку происшедшее было свежо в памяти, после ужина я рассказал об этом своим товарищам. Не помню точно, но, по-моему, я заговорил об этом в связи с дискуссией о Метерлинке. Мне не давал покоя этот внезапный взлет шторы. Как будто, натолкнувшись случайно на некий покинутый зрителями театр, я на миг захватил действие драмы, разыгрываемой втайне от всех. Затем мы перешли на другие темы, а когда я собрался уходить, один из гостей полюбопытствовал, в какую мне сторону. Я назвал ему свой адрес, и тот сказал, что в такой чудный вечер готов составить мне компанию. На притихшей Харли-стрит он признался, что желание пройтись со мной было вызвано не только желанием побыть в моем обществе.

— Прямо-таки странно, — сказал он, — но именно сегодня мне вспомнился случай, о котором я не вспоминал уже больше десятка лет. В довершение всего вы описываете лицо той женщины. И я подумал, не та ли это самая.

— Ее глаза необыкновенно поразили меня, — сказал я.

— Именно благодаря глазам я ее и запомнил, — сказал мой приятель. — Вы смогли бы снова найти ту улицу?

Некоторое время мы шли молча.

— Возможно, это покажется вам странным, — наконец произнес я, — но меня тревожит мысль о том, что из-за меня у нее могут быть какие-то неприятности. А что за случай вам вспомнился?

— Ну, в этом смысле вам нечего беспокоиться, — заверил он меня. — Я был ее адвокатом… то есть, если только это та самая женщина. Как она одета?

Его вопрос показался мне нелепым. Нельзя же было ожидать, что она будет одета так же, как десять с лишним лет тому назад!

— Я ничего особого не приметил, — ответил я. — По-моему, она была в какой-то блузке. — И тут меня осенило. — Ах, да, в самом деле, было нечто необычное! — сказал я. — Вокруг шеи как будто бархотка, только слишком широкая.

— Так я и думал! — воскликнул приятель. — Да. Должно быть, это она.

Мы дошли до Мэрилбоун-роуд, и тут наши пути разошлись.

— Если позволите, я загляну к вам завтра днем, — сказал мой приятель. — Может, мы вместе прогуляемся туда?

На следующий день он пришел ко мне в половине шестого, и мы подошли к той улице в тот самый момент, когда зажигались первые газовые фонари. Я указал ему дом. Он подошел. Взглянул на номер.

— Все так и есть, — сказал он, возвращаясь ко мне. — Утром я навел справки. Полтора месяца назад она была освобождена досрочно. — И взял меня под руку. — Тут нам больше нечего делать. Нынче вечером штора не поднимется. Неплохая мысль — выбрать дом прямо напротив фонаря.

В тот вечер мой приятель оказался занят. Однако позже он поведал мне эту историю — вернее, все, что сам знал.

Это было на заре движения за развитие парковой зоны. Изначально для этой цели были избраны районы за Финчли-роуд. В тех местах шла застройка, и на одной из тамошних улиц, Лейлэм-Гарденс, было всего с полдюжины домов, но заселен был только один. Улочка эта находилась на глухой, далекой окраине предместья, а дальше уже открывался простор полей. Еще не вымощенная до конца дорога, несколько круто обрываясь, шла вниз к пруду, а за прудом начиналась небольшая рощица. Этот самый последний на улице дом был приобретен молодой супружеской четой по фамилии Хепуорт.