— Вы подумайте хорошенько, — посоветовал мистер Клодд. — Я не хочу влиять на ваше решение, мне нужна только правда.

— Видите ли, — пояснила сидевшая за столом, — меня все называют Томми, потому что это мое прежнее имя. Но теперь меня зовут Джейн.

— Понятно, — сказал мистер Клодд. — А как же мне прикажете звать вас?

Особа за столом задумалась.

— Ну, если из того, что вы с мистером Хоупом затеяли, действительно что-нибудь выйдет, нам придется часто видеться, — и тогда, я думаю, лучше зовите меня Томми, как все.

— Так вы знаете о наших планах? Мистер Хоуп рассказывал вам?

— Ну конечно. Ведь я — его негр.

Клодд подумал было, что его почтенный друг основал здесь предприятие, способное составить конкуренцию его собственному.

— Я помогаю ему в работе, — пояснила Томми, снимая с него тяжкий груз сомнений. — В журналистских кругах это называется — негр.

— Понимаю, — сказал мистер Клодд. — Ну-с, Томми, что же вы думаете о наших планах? Я уж, пожалуй, лучше сразу начну вас звать Томми, потому что, между нами говоря, я уверен, что из нашей затеи выйдет толк.

Томми впилась в него своими черными глазами. Казалось, они пронизывали его насквозь.

— Вы опять уставились, Томми, — напомнил ей Клодд. — Вам, должно быть, нелегко будет отучить себя от этой привычки.

— Я старалась составить себе о вас определенное мнение. Все зависит от человека, который будет вести дело.

— Рад слышать это от вас, — ответил Клодд, всегда довольный собой.

— Если вы очень умны… Вас не затруднит подойти поближе к лампе? Оттуда мне вас плохо видно.

Никогда потом Клодд не мог понять, почему он послушался — и почему с первого же дня он всегда делал то, чего хотела от него Томми; единственным его утешением было сознание, что и все остальные были столь же беспомощны перед ней. Он встал и, перейдя длинную комнату, стал навытяжку перед большим письменным столом, чувствуя, что начинает нервничать, — ощущение для него непривычное.

— Вид у вас не особенно умный.

Клодд испытал еще одно новое ощущение — он сразу упал в собственных глазах.

— А между тем чувствуется, что вы умны.

Ртуть в термометре самодовольства мистера Клодда сразу подпрыгнула до такой высоты, что, будь он менее крепким физически, это могло бы вредно отразиться на его здоровье.

Клодд протянул руку:

— Дело пойдет, Томми. Папаша будет поставлять литературу, а мы с вами займемся организацией. Вы мне нравитесь.

На вошедшего в эту минуту Питера Хоупа упала искорка от света, сиявшего в глазах Уильяма Клодда и Томми (или иначе — Джейн), в то время как они пожимали друг другу руки через стол и смеялись, сами не зная чему. И бремя годов упало с плеч старого Питера, и он снова почувствовал себя мальчиком и тоже засмеялся, сам не зная чему. Он отпил глоток из чаши юности.

— Ну-с, папаша, дело слажено, — вскричал Клодд. — Мы с Томми уже обо всем переговорили. С нового года начинаем.

— Вы достали денег?

— Рассчитываю достать. Не думаю, чтобы они ускользнули из моих рук.

— И достаточно?

— Как раз хватит. Принимайтесь за дело.

— У меня тоже немного отложено, — начал Питер. — Собственно, можно было бы и больше отложить, да как-то не получилось.

— Может быть, нам и понадобятся эти деньги, а может быть, и нет. Ваш пай — это ваши мозги.

Некоторое время все трое сидели молча.

— Я думаю, Томми, — начал Питер, — я думаю, что бутылочка старой мадеры…

— Не сегодня, — сказал Клодд, — в другой раз.

— Чтобы выпить за успех, — настаивал Питер.

— Успех одного почти всегда связан с несчастьем другого, — возразил Клодд. — Тут, конечно, ничего не поделаешь, но сегодня не хочется думать об этом. Пора мне домой, к моему сурку. Спокойной ночи!

Клодд пожал им обоим руки и поспешно вышел.

— Я так и думал, — сказал Питер, привыкший размышлять вслух. — Что за странная смесь — человек! Ведь он добрый — нельзя быть добрее его к бедному старику. А между тем… Да, Томми, странные существа мы, люди, и женщины и мужчины, — такая смесь всякой всячины! — Питер рассуждал как философ.

Старый, седовласый сурок скоро докашлялся до того, что уснул навеки.

— Я попрошу вас и миссис быть на похоронах, Глэдмен, — объявил Клодд, забежав в лавку канцелярских принадлежностей. — И Пинсера с собой приведите. Я ему написал.

— Не вижу, какая от нас может быть польза, — проворчал Глэдмен.

— Ну как же! Ведь у него только и было родных, что вы трое; неприлично, если вы не будете на похоронах. И потом, надо прочесть завещание. Может, вам интересно будет послушать.

Глэдмен широко раскрыл свои водянистые глаза.

— Завещание? Да что же ему завещать-то? Ведь у него ничего не было, кроме ренты.

— А вот придете на похороны, все и узнаете. Клерк Боннера тоже будет и принесет с собой духовную, — она хранится у них. Все будет сделано комильфо, как говорят французы.

— Мне бы надо было раньше знать об этом, — начал Глэдмен.

— Я рад, что вы так интересуетесь бедным стариком, — сказал Клодд. — Какая жалость, что он уже умер и не может поблагодарить вас.

— Послушайте, вы! — взвизгнул вдруг старый Глэдмен. — Ведь он был беспомощный, слабоумный старик, не способный сам что-нибудь придумать. Если он под чьим-нибудь влиянием…

— Так, значит, до пятницы, — перебил Клодд. Ему было некогда.

В пятницу на похоронах компания собралась не дружная. Миссис Глэдмен время от времени шипела что-то на ухо своему супругу, тот отвечал ворчанием. В промежутках оба бросали грозные взгляды на Клодда. Мистер Пинсер, тучный джентльмен, имеющий какое-то отношение к палате общин, хранил все время министерское спокойствие. Главный факельщик говорил потом, что он не мог дождаться, когда все кончится, и уверял, что он в жизни своей не видал таких неприятных похорон; был момент, когда он даже серьезно подумывал переменить профессию.

На квартире Клодда их уже ожидал клерк от юриста. Клодд предложил угощение. Мистер Пинсер позволил себе выпить стаканчик виски, сильно разбавленного водой, и проделал это с видом человека без предрассудков. Клерк налил себе покрепче. Миссис Глэдмен, даже не спросясь мужа, отказалась и за себя и за него. Клодд, пояснив, что он всегда следует добрым примерам, налил себе тоже стаканчик и выпил «за нашу будущую счастливую встречу». Затем клерк приступил к чтению духовной.

Она была не длинна и не сложна, датирована прошлым августом. Оказалось, что старый джентльмен без ведома своих родных владел акциями серебряных копей, одно время пришедших в упадок, но теперь процветающих. По нынешнему курсу эти акции стоили больше двух тысяч фунтов. Из них пятьсот фунтов старый джентльмен завещал своему зятю, мистеру Глэдмену; пятьсот своему двоюродному брату, мистеру Пинсеру; а остальное своему другу Уильяму Клодду в благодарность за его внимание и заботы.

Мистер Глэдмен поднялся с места: ему было скорее смешно, чем досадно.

— И вы думаете, что мы вам позволим прикарманить таким манером чуть не тысячу двести фунтов? Вы серьезно так думаете? — спросил он мистера Клодда, который сидел, заложив руки в карманы.

— Вот именно, — признался мистер Клодд.

Мистер Глэдмен засмеялся, но от этого смеха никому не стало веселее.

— Честное слово, Клодд, вы забавляете меня — мне прямо смешно.

— Вам всегда присуще было чувство юмора.