Летом прошли выборы глав регионов. Ельцинские назначенцы, подобранные Бурбулисом с Гайдаром и развалившие экономику в своих областях, по-крупному проиграли — должны были уступить места новым главам администраций, как правило, патриотических взглядов.

Но из Кремля назначенцам скомандовали: власть не отдавать! Каким образом? Самым наглым: продолжать сидеть в своих креслах и делать вид, что выборов не было. Цирки всего мира после этого попросились на отдых.

Как развивались события, покажу на примере Челябинской области.

На выборах победил бывший председатель облсовета Петр Сумин, а назначенный Ельциным главой региона в конце 91-го либерал Вадим Соловьев отказался признать волю народа. Вокруг здания администрации выставил усиленную охрану, которая гнала взашей победителя. Ельцин одобрил поведение своего назначенца.

За поддержкой Сумин обратился в Верховный Совет России — тот потребовал от Соловьева выполнять законы страны. В ответ подзуживаемый гарантом-президентом захватчик власти только увеличил ряды охранников.

Победитель пошел в Конституционный суд РФ. Суд признал его законным главой региона, а Соловьеву предложил убраться с чужой повозки. В ответ ельцинский назначенец еще усилил охрану.

Один действовал с папкой правовых актов в руках, другой — с бейсбольной битой. По образцу и подобию своего наставителя.

В области разгорался междоусобный костер. Местное казачество и рабочие коллективы заявили о подчинении Сумину как главе администрации, а новые русские со своими клевретами кричали: наш князь — Соловьев!

Победитель собрал в августе руководителей городов и районов области, предложил присягнуть ему. В тот же день этих руководителей собрал Соловьев и велел не присягать Сумину.

Сторонники одного созывали свои митинги, сторонники другого — свои. Производство лихорадило, только треск стоял от дележа собственности.

Так было во многих регионах. Ельцин будто ждал, когда взорвется Россия, чтобы ввести чрезвычайное положение.

Люди из последних сил сохраняли порядок и причитали: «Господи, когда же все это кончится…»

Не кончилось. А в сентябре после ельцинского указа № 1400 по-настоящему все только началось. (Того указа, с которым задолго до российского народа, как вы знаете, через МИД РФ ознакомил послов США и других западных стран. А они — глав своих государств).

После расстрела парламента стали доступны стенограммы заседаний Верховного Совета и Съезда в осажденном Белом доме. Из них видно, что руководители ВС пребывали в блаженном неведении и не владели никакой информацией. Они клеймили непричастных за якобы подталкивание президента к перевороту и предлагали обращаться за помощью к тем, кто на самом деле играл в мятеже ключевую роль.

Они не чувствовали угарный запах ситуации и не держали депутатов в мобилизационном состоянии. Не работали с силовиками и не готовили на всякий случай запасных вариантов. А демократия требовала защиты не на словах — на деле, тем более под нарастающей угрозой превращения ее в престолонаследный режим.

Общество выстрадало эту демократию — не Ельцин ее нам подарил, не Хасбулатов — и поручило избранному президенту с избранными членами парламента оберегать новый порядок от чьих-либо диктаторских посягательств. Если кому-то, не дай Бог, могла ударить моча в голову, другие были обязаны мгновенно приводить его в чувство.

Не для того же избирали депутатов, чтобы они только констатировали наползание беспредела и беспомощно взирали на лиходейство кремлевского властолюбца. Депутаты должны были огородить демократию реальными гарантиями от наезда на нее с любой стороны — через разумное переподчинение правоохранительных органов, через механизмы автоматического лишения полномочий главы правительства, поддержавшего антидемократический переворот и т. д. Должны были, но не сделали. И ждали у моря погоды.

А даже до меня, полууволенного, переставшего наведываться в Кремль, доходили сведения о подготовке Ельциным узурпаторской акции. И другие об этом знали. Кто-то из окружения президента специально протекал с информацией, чтобы предупредить общество. Когда в Белом доме начались депутатские посиделки, не руководство Верховного Совета, а посторонние люди бросились искать компромиссные варианты. (Самонадеянный Хасбулатов, предвкушая падение Ельцина, поручал в это время Руцкому запиской издать указ о превращении Завидово в резиденцию Верховного Совета).

Председатель Моссовета Николай Гончар потолкался в Белом доме, увидел, что дело клонится к гражданской войне, приехал ко мне: «Давай уговорим Бориса Николаевича избежать бойни и пойти на одновременные выборы — президента и депутатов». Когда я был главредом «Московской правды», Гончар работал секретарем Бауманского райкома партии. Ельцин — первый секретарь МГК — его хорошо знал и уважал.

Я позвонил президенту. Сказал о впечатлениях Николая Николаевича от посещения Белого дома и о предложении, которое тоже поддерживаю. Ельцин, видимо, чувствовал, что шансов переизбраться у него — никаких.

— Еще какой-то Гончар меня будет учить, — грубо сказал он, будто речь шла о плохо знакомом ему человеке. — Я подписал указ — и точка.

Через какое-то время мы пообщались с председателем Конституционного суда Валерием Зорькиным. Напряжение нарастало, и Валерия Дмитриевича это тревожило. Он предлагал нулевой вариант: Ельцин отменяет свой указ, депутаты — все свои антипрезидентские акты. И тогда противоборствующие стороны садятся за стол переговоров. Зорькин попросил использовать мое, как ему казалось, немалое влияние на Бориса Николаевича и порекомендовать пойти на этот шаг.

Я не забыл желчную реакцию президента на предыдущий звонок. Но все же пересилил себя, набрал номер ельцинского кабинета. Сказал Борису Николаевичу, что вариант Зорькина диктует сама жизнь: только безответственные политики могут доводить ситуацию до рубежа — кто кого поднимет на вилы?

— А кто вас уполномочил на переговоры? — раздраженно загремел президент. — Что вы там со всякой швалью возитесь?

По его голосу я понял, что он сам не уверен в успехе своего безумного предприятия и находится на грани срыва. (Поздно вечером третьего октября по просьбе Филатова я приехал в Кремль. Спасские ворота были закрыты, кругом автоматчики, теснившие толпу искавших убежище за зубчатыми стенами. А в темноте на Ивановской площади стояли наготове два вертолета. Не для меня же, конечно, не для народа у закрытых ворот — для Ельцина. На случай, если побеждала бы противоборствующая сторона. Таким он был всегда, Борис Николаевич: замутить людей на братоубийство, а самому потом нырнуть в уютный подвал «жевать бутерброды» или воспарить над Москвой в вертолете и отбыть под крылышко друзей «оттуда».

В этом телефонном разговоре со мной Ельцин запальчиво назвал упрямых сидельцев Белого дома фашистами. И чиновники кремлевской администрации костерили фашистами депутатов, проголосовавших за отрешение президента от должности. Но не всех.

Проголосовал, например «верный хасбулатовец» Починок Александр за импичмент, но поозирался, увидел, что Ельцин сдаваться не собирается да еще обкладывает Белый дом ментовскими силами — и стал перекрашиваться срочно в другой цвет. Побежал в Кремль с покаянием — его сделали распорядителем имущества Верховного Совета (позднее назначили министром).

Таких Починков — посредственных конъюнктурщиков, флюгеров было немало. Они для Кремля перестали быть фашистами, поскольку ради доступа к деньгам и собственности легко отреклись от Конституции и демократии. С Ельциным они были одной крови. А вот, скажем, гордость нации дважды Герой Советского Союза летчик-космонавт СССР Виталий Севастьянов или яркий политик демократических взглядов, декан юридического факультета сибирского университета Сергей Бабурин отказались торговать принципами и не ушли из Белого дома. Они для Кремля остались фашистами.

Не надо больше притворяться: всем подан ясный сигнал, что отныне приспособленцы, беспринципные существа — желанные попутчики Ельцина, а люди с твердыми пророссийскими