— Если ты правда не хочешь причинить мне боли, как говоришь, то сейчас же уйдешь, — без всякого выражения прошептала она. — Уйдешь и больше не вернешься.

Она услышала, как он идет по ковру, бормоча про себя какие-то проклятия. Почувствовала, что стоит над ней, изучающе смотрит... и еще крепче прижала ладони к глазам, моля Бога, чтобы он наконец ушел.

Но когда дверь закрылась со слабым, бесповоротным щелчком, Эллисон показалось, что у нее внутри разбилось вдребезги что-то хрупкое.

— Якоб! — прошептала она, отведя руки от лица и глядя на дверь. — Якоб!

Взятый напрокат автомобиль, сияющий белый «линкольн-континенталь», был обит внутри мягчайшей светло-желтой кожей. Его роскошный салон резко контрастировал с простой обстановкой в коттедже Элли. Да, дом совсем крошечный и более чем скромный. Якоб не заметил ничего по-настоящему ценного, за исключением нескольких фарфоровых статуэток на серванте. Да и то за них на аукционе можно выручить, пожалуй, фунтов двести — меньше, чем стоит шелковая рубашка ручной работы, которая на нем.

Два года назад, когда они были вместе, ему не казалось, что Эллисон сильно отличается от него. Оба любили книги, вели нескончаемые разговоры о музыке, искусстве и литературе. Эллисон грезила о путешествиях в другие страны. Он в шутку подыгрывал ей, обещая повезти ее, куда она захочет: в Рим, Вену, Париж, Мадрид, — не признаваясь, что уже побывал во всех тех местах, о которых она лишь мечтала. А она ни о чем не догадывалась и лишь подсмеивалась над ним.

Сегодня же эта женщина показалась ему явившейся из другого мира — мира, где люди экономят на всем, чтобы купить новую мебель, мира, где коттедж с двумя спальнями и одной ванной считается достаточно большим для семьи с тремя или четырьмя детьми, мира, где гордость и любовь стоят дороже любых денег.

И наконец — существование ребенка! Он был всегда очень осторожен. Ведь ближайший советник отца, Фредерик, постоянно, с юных лет, внушал принцу, насколько может быть опасен без предохранительных мер контакт с женщинами. Якобу едва исполнилось двенадцать лет, когда он впервые был вынужден прослушать скучную лекцию советника. Но скоро эти наставления приобрели для него смысл. И дело не только в здоровье — приходилось принимать в расчет важные финансовые и династические соображения. Если вдруг на пороге дворца появится женщина с ребенком и заявит, что его отец — кронпринц...

Конечно, ни король, ни советники не возражали против того, чтобы Якоб, как говорится, перебесился — при условии, что все пройдет гладко и без неприятных последствий. С юности и до тридцатилетнего возраста ему нередко приходилось проявлять осмотрительность. Он быстро усвоил, что деньги и слава — мощные стимуляторы секса. Женщины более чем охотно отдавали ему свое тело — просто чтобы иметь право хвастаться, что спали с настоящим принцем. А он в своих коротких романах был щедр, покупал любовницам дорогие подарки — драгоценности, автомобили, роскошные туалеты. Он не знал, бывали ли его подружки разочарованы, когда он с ними расставался, — ему никто не жаловался.

Но Элли была не такая, как все.

В тот июньский день, когда они встретились на пляже, он сразу почувствовал, что на эту девушку не произведут впечатления ни титул, ни щедрая трата денег. У нее было удивительное качество, выходившее за пределы образа жизни Якоба. Эллисон улыбалась — и сердцу становилось теплее, она смеялась — и жизнь казалась простой и свободной от докучных обязательств, ожидавших его дома, в Эльбии.

Он выбрал ее на несколько недель любви и был безмерно счастлив, живя в ее мире — пусть даже лишь короткий миг. О том, чтобы сказать ей, кто он такой, не было и речи. Она не позволила бы ему остаться. И он пошел на обман, зная, что вскоре придется причинить ей боль. Мужества попрощаться и увидеть ее слезы при расставании Якобу не хватило.

И вот теперь он вел машину, не замечая, куда идет дорога, пока не оказался у пристани для яхт, на парковочной площадке. Предоставив парковку служащему, он взмахом руки подозвал катер и поднялся на борт. Показал на «Куин Элиз» и встал на носу.

До сегодняшнего дня мысли об Эллисон не оставляли его в покое. Он надеялся, что, увидевшись с ней еще раз, наведет порядок у себя в голове. Закончит это дело, как он сказал Томасу. Она наверняка потолстела фунтов на пятьдесят и стала бесформенной. А может быть, вышла замуж за здоровенного водителя грузовика... повесила себе на шею парочку писклявых ребятишек, удавшихся в налитого пивом папочку.

Но ничего подобного с ней не произошло. Эллисон была все такая же милая и прекрасная. Ничего не изменилось — он по-прежнему одержим ею. Вдобавок у него есть сын! А это проблема, от которой нельзя просто отмахнуться.

Элли может поклясться ему, что никогда не сделает достоянием гласности, кто отец ребенка, и наверняка сдержит обещание. Но что, если какой-нибудь дотошный репортер все-таки раскопает эту информацию? Что, если кто-то из ближайшего окружения Элли решит, что можно неплохо заработать, продав ее секрет?

Да и как отвернуться от собственного ребенка? Сама мысль о том, что у него есть сын, вызывала такие сложные чувства...

Он стоял, прислонившись к какому-то ящику, пока юркий катер скользил между дорогими прогулочными яхтами, направляясь к «Куин Элиз». Он оставил у Элли коробку с подарком. Но какое это теперь имеет значение? Приняла она подарок или нет, придет на прием или нет — все это отошло куда-то на второй план.

Элли стояла у кроватки Крея и с нежностью глядела на спящего сына. Она любила своего малыша, как любая мать любит своего ребенка. Но теперь к этому чувству прибавился страх.

Якоб. Зачем он вернулся? У такого человека есть масса возможностей не терять людей из виду. Что, если он уже давно знает о существовании Крея, но лишь сейчас решил приехать в Коннектикут, чтобы заявить свои права на сына?

Эта мысль приводила Эллисон в ужас.

С другой стороны, если существование сына что-то значит для него, то почему он так долго выжидал? Почему не явился, когда она была беременна? Ведь в те трудные месяцы она стала особенно уязвима. Ему что-то нужно от нее, иначе он бы не вернулся! Надо точно знать, чего Якоб добивается, — только тогда она сможет защитить и себя, и сына.

Укрыв Крея легким одеялом и погладив в последний раз пушистую головку, Эллисон тихонько вышла и отправилась на кухню. Заварила себе чашку чаю и взяла ее с собой в гостиную. Там на столике все еще стояла большая темно-лиловая коробка, которую принес Якоб. Эллисон уселась на диван и, задумчиво глядя на коробку, принялась пить чай. Мне все равно, что в ней, думала она. Так или иначе я отправлю ее назад.

Но как это сделать? Можно, конечно, нанять кого-нибудь отвезти посылку обратно на его дурацкую посудину. Но с какой стати она должна платить, когда денег и так не хватает? И потом — что там?

Эллисон с опаской смотрела на коробку, воображая, что там скрывается нечто злобное и угрожающее. Ящик Пандоры — вот что это такое! Классическое искушение. Он оставил коробку специально, зная, что она не удержится и откроет ее.

Наконец Эллисон отставила чашку и встала. Осторожно подошла к коробке сбоку, словно ожидая, что оттуда в любой момент может выскочить что-то живое, с разинутой клыкастой пастью. Наконец развернула обертку и открыла коробку.

Дрожащими руками Эллисон отогнула все четыре клапана и раздвинула несколько слоев тончайшей, лиловой с золотом, оберточной бумаги. Она узнала и цвет, и рисунок упаковочного материала. Конечно же, из шикарного магазина одежды в Манхэттене. Однажды они с Дианой, подначивая друг друга, осмелились