расстаться с ней и развернул к себе лицом.

– Нет! – тихо вскрикнула Джиллиан, отводя голову от потянувшихся к ней губ.

– Почему же? – жалобно спросил он, но уже сам понял, почему.

Она собиралась заняться лечением, и в любой момент могли войти служанки. Джиллиан сообразительнее его, со вздохом признал он и позволил усадить себя на скамью. Прежде чем он успел додумать свою мысль, Джиллиан уже была возле него, держа в руке деревянный кубок. Адам снова удовлетворенно вздохнул, когда она молча протянула ему подогретое, приправленное пряностями вино. Он даже не смел взглянуть на нее. Второй такой совершенной женщины никогда не существовало. Она была безукоризненна в своей красоте, она не ворчала и не впадала в ярость, как его мать, она выказывала свою любовь откровеннее, чем его сдержанная сестра, по уму она ничем не уступала ни одной из этих милых сварливых женщин, она даже понимала, когда мужчину нужно обслужить в молчании.

Когда он, наконец, поднял голову, чтобы поблагодарить ее, она уже отвернулась, чтобы взять у служанки шкатулку с мазями и порошками. Адам поморщился и закрыл глаза. Он не знал, что его ждет, но придется это перетерпеть, и чем раньше мучение начнется, тем скорее кончится. Он услышал, как Джиллиан встала над ним, и сказал:

– Делайте все, что нужно.

Руки коснулись его туники и потянули ее вверх, но вместе с нею задралась рубашка, и Адам застонал от боли. И верхняя, и нижняя ткань крепко присохли к ране. Натяжение сразу же ослабло.

– Не бойтесь, тяните. Я знаю, что это должно быть сделано. Я не буду злиться, – это уверение отнюдь не было лишним: обычное дело для мужчины ударить того, кто лечит его, если ему сделали больно.

– Боюсь, что от этого будет больше вреда, – сказала Джиллиан. – Насколько я понимаю, кожа оторвана от мяса, и тянуть – значило бы отрывать ее еще больше.

– Так вот почему она так кровоточила, – заметил Адам, удовлетворенным тоном и открыл глаза. – Я знал, что копье едва коснулось меня, и никак не мог понять, откуда столько крови.

– Вам все еще холодно? – спросила Джиллиан. – Если вы согласитесь помокнуть в ванне, ткань скоро отстанет.

Странно так легко говорить о таких обычных вещах, думала она. Кто бы мог поверить, что это тот самый человек, который так высокомерно оттолкнул ее, когда она осмелилась приблизиться к нему в присутствии воинов? Почему он теперь вдруг стал таким веселым и терпеливым, если она недостойна даже того, чтобы он удержался от насмешек над ней на виду у простых солдат? Она услышала, как он с удовольствием согласился принять ванну, посмеявшись над тем, что она ему так необходима. Она ответила что-то ради приличия и поспешила распорядиться, чтобы доставили ванну и воду. Адам посмотрел ей вслед и улыбнулся. Она была чертовски умной женщиной, куда сообразительнее его. Она добьется всех своих целей одним ударом – промоет его рану, разденет его и сделает ароматно пахнущим любовником, и все это без малейшего намека на нескромность.

Когда Джиллиан вернулась в сопровождении группы слуг, которые тащили ванну и ведра с горячей и холодной водой, Адам подмигнул ей. Когда она встала на колени, чтобы снять с него обувь, он усмехнулся. Стаскивая с него штаны, она смотрела в сторону, и Адам рассмеялся вслух. Смех его прерывался лишь охами от боли, пока она мыла его, отрывала размокшую ткань от раны и пришивала на место задравшийся треугольник кожи. Джиллиан почти не разговаривала, даже когда Адам задавал ей свои полные лукавства вопросы, и не смотрела на него, но щеки ее горели ярким пламенем. Это развеселило Адама еще больше. Вот же ведьма, она знала, что разоблачена. Все это милое хитроумие радовало и забавляло его.

Точно по подсказке, покончив с раной, Джиллиан спросила:

– Может быть, вы ляжете в кровать и отдохнете немного, милорд? Постель для вас подогрета и готова.

Адам чуть не задохнулся. Джиллиан точно знала, чего хотела, и избрала самую прямую дорогу, чтобы добиться этого. Он перед этим гадал, каким образом средь бела дня она затащит его из ванны в постель, но до такой простой уловки, как напрямую спросить, не хочет ли он отдохнуть, не додумался.

– Пожалуй, я отдохну немного, – ответил он хрипло и очень задумчиво, не давая обойти себя в осторожности и проницательности, – если вы поможете мне добраться до постели.

Джиллиан с готовностью выступила вперед, хотя была абсолютно уверена, что, когда Адам навалится на нее своей массой, она непременно упадет. Она находилась в такой тревоге и замешательстве, что тело ее начинало поддаваться душевным волнениям. Ей было ясно, что она выдала себя, выдала тот факт, что ее вожделение победило и гордость, и стыд. С той секунды, когда Адам согласился принять ванну, лихорадка желания разбушевалась в ней с такой силой, что плоть ее зудела, а грудь налилась, словно Адам уже сжимал ее.

Когда она предложила отмочить его рану, у нее и в мыслях не было ничего, кроме желания по возможности избавить Адама от мучительной боли. Однако, выйдя распорядиться насчет ванны, она поняла, что не сможет держать его в воде одетым в рубашку и тунику. Ткань промокнет и остынет. Придется разрезать его одежду, оставив лишь присохший к ране кусок. С этого и пошло. Вид обнаженного Адама распалил в ней огонь. Она подавляла свое желание, отрицала его, но Адам все сразу понял. Подмигнув ей, он показал, что видит насквозь ее похотливость, чувствует, как растет в ней жар, знает, что каждый раз, когда она прикасается к нему, снимая с него обувь, подвязки, через ее тело пробегают волны желания. Как он смеялся, когда она отвернулась от его налившейся кровью плоти, но даже, невзирая на этот смех, звеневший в ее ушах, она едва удерживалась, чтобы не наброситься на него.

Как он мог так жестоко смеяться? Ясно, что она его не волновала, но он был источником ее желания. Должен же он знать, что тело – такая вещь, которой не прикажешь. Зашив рану Адама, она отошла в дальний угол комнаты. Она собиралась вообще уйти, но обнаружила, что не может заставить себя покинуть комнату. Притворившись, что занята поисками одежды, она попыталась восстановить контроль, над своими чувствами, но вместо этого поняла, что больше не выдержит прикосновения к его голому телу. Поэтому она сказала первое, что пришло в голову, чтобы отсрочить момент, когда придется одевать его. Если только Адам ляжет и поспит час-другой, может быть, за это время она сумеет справиться со сжигавшим ее желанием. Две минуты, сказала она себе, подходя к нему, чтобы помочь дойти до кровати. Если она сумеет выдержать две минуты, он уляжется, и она освободится от этого наваждения.

Рука Адама, обвившая Джиллиан за талию, гораздо в большей степени поддерживала ее, чем опиралась на нее. Прикоснувшись к ней, он почувствовал, как сильно она дрожит, и смех угас в нем. Он должен был бы успокоить ее ласковым словом, но в горле у него вдруг пересохло от смеси желания и нежности, и он повел ее в спальню молча, задержавшись лишь на мгновение, чтобы захлопнуть ногой дверь, и затем повернулся обнять ее. Звук хлопнувшей двери внезапно пробудил в ней осознание того, что она делает; она попыталась вырваться, сопротивляться, но было уже слишком поздно.

За короткое время перехода из прихожей в спальню Адам пришел к твердому убеждению, что он сейчас должен овладеть Джиллиан, а потом жениться на ней, как только сумеет отыскать и убить Осберта де Серей. Он понимал, что дрожь Джиллиан может означать не только желание, но и страх, но также полагал, что это тот самый страх, который заставил Джиллиан умолять его спасти ее от нее самой на прошлой неделе. Теперь, однако, у Адама не было больше причин сомневаться в себе. Он прекрасно понимал, что у него с Джиллиан могут быть разные мысли и цели, и знал, что у него еще не раз будут возникать сомнения, действительно ли она любит его или просто хочет использовать в своих интересах. Он знал также и то, что это не имело никакого значения. Он должен обладать ею не только физически, хотя этого ему хотелось тоже, он должен иметь эту женщину спутницей жизни.

Адам знал, что хитрости, которые сейчас так веселили его, в будущем могут разбить его сердце. Он понимал, что вполне может оказаться, что ее вовсе не интересовал он сам, что она просто пользовалась своим телом в попытке подчинить его волю. Разница состояла в том, что теперь он начал понимать, что это может ранить только его. Это никак не изменит его отношения к ней. А что до остального, что ж, он имел право рискнуть страданием в будущем ради радости в настоящем. Адам чувствовал напряжение в Джиллиан, ее попытки отстраниться, однако не отпускал ее. Держа Джиллиан одной рукой, другой рукой он приподнял ее лицо и поцеловал. Она сопротивлялась, делая последнее конвульсивное усилие отстраниться, но создавалось впечатление, что он даже не ощущал этих ее отчаянных попыток спасти свою честь. Невзирая на все ее попытки, он неумолимо продолжал прижимать ее к себе, их губы и тела сливались в одно целое. Он прижимал ее, пока не почувствовал, что она поддалась, пока губы ее не ответили его губам,