один — секс, затем деньги и власть. Иногда гордость и тщеславие. В чем слаб ты?
Стаканы с виски покачиваются на подоконнике.
— За большим столом передернуть легко, так что мы ограничим себя маленьким. Вот еще: в Вегасе много что отвлекает внимание. У нас — ничего. Поэтому не спускай с меня глаз.
Так началась вторая неделя обучения шельмовству: как стать непойманным шулером.
— Природа обделила нас изящным умением делать нечто так, будто ничего не происходит, — бормочет Язычник. — Надо создать иллюзию обычности. Сдавай медленно, как неумейка. Тогда их одолеешь. Ну-ка, облапошь меня.
Купер уже понял: будь воля Акселя, он бы похоронил Вегас в песках.
— Вот гляжу я на эту базу и шибко надеюсь, что Вегас ждет та же участь — он станет усыпальницей певцов и комиков. Через тысячу лет мы раскопаем гробницу великого Уэйна Ньютона,[23] и он вновь станет божеством.
Аксель балаболит, не смыкая рта. Он напоминает тех, кто голосует на дороге и потом в машине сыплет библейскими цитатами с номерами глав и стихов, подтверждающими, что конец света наступит еще до конца недели. Он вещает о манерах, стиле и сосредоточенности.
— Говорят, Толстой входил в комнату и за четверть часа понимал, что представляют собой люди, в ней собравшиеся. Единственный человек, кого он не понимал, был он сам. Вот что значит настоящий профессионал.
Язычник тасует колоду, потом быстро и хмуро сдает, перечисляя, что он любит в покинутом им мире: эспрессо, сюжеты романов Дональда Уэстлейка,[24] вкус сушеных перцев халапеньо; Купер следит за сдачей. Ошибочное обвинение аукнется тысячным штрафом.
— Всего-навсего тысяча, — приговаривает Аксель. — Обычно за ложное обвинение отстреливают руку. Не забудь: если нынче выиграешь, Лина ждет за дверью. Я пойду спать в палатку. Наверное, буду волком выть от ревности. Но уговор есть уговор. Кстати, я ей сообщил, и она одобрила наш кон. О подобной ставке я читал у Фолкнера.
— Не отвлекай меня, — говорит Купер.
— Я нарочно тебя отвлекаю. Ты уже проморгал две подтасовки, когда я рассказывал о Толстом. Потому что
Два часа ночи. В таблице, пришпиленной к лакированной дверце, Купер отмечает свои проигрыши. Он напрочь раздавлен. Ведь считал себя мастером.
— Знаешь, какой титр лучший в фильме? — спрашивает Язычник, не трогаясь с места.
— Завтра расскажешь, — бурчит Куп. — Спокойной ночи.
— Проиграл, да? — из соседней комнатушки спрашивает Лина.
Непонятно, знает ли она о нелепой ставке, сделанной Акселем. Лина берет Купера за руку:
— Прекрасные руки. Так говорит Аксель. Спокойной ночи.
В темноте Купер бредет к палатке, где мгновенно засыпает. Вскоре его пробуждает хохот пары.
Однажды ночью они бросают карты и вместе с Линой отправляются в долгую прогулку по пересохшему речному руслу. Троица взбирается на холм, где еще темнее, где луна еле брезжит; Куп не чует под собою земли. Лина идет рядом, и вдруг ее пальцы переплетаются с пальцами Купа. Осатаневший от одиночества, он воспринимает это как тайный интимный знак. В темноте Лина вглядывается в него и отдергивает руку:
— Ой, это ты? Извини, я ошиблась.
Она отходит в сторону.
Эта женщина, которую Аксель вызволил из ошибочной жизни, очень напоминает Клэр. Ее простоватое лицо излучает душевное богатство. Через два-три дня, провожая Купера на автобус до Бейкерсфилда, она застенчиво с ним прощается. Он тычется носом в воротничок ее ковбойки. Потом чмокает в висок. Аксель, все это время обходившийся без рукопожатий, заключает его в медвежье объятье.
Во всяком случае, Купер освоил все, ради чего приезжал. Он лишь раз-другой обыграл Язычника, но знает (хотя учитель об этом не говорит), что теперь на сдаче облапошит даже Верховный суд.
В потемках ночного автобуса он разглядывает свои руки, переворачивая ладони. У Язычника руки нежные, как у принцессы. Куп едет в Вегас, где его ждет Дорн с компанией, и вдруг чувствует себя неготовым. Время потрачено на путаную болтовню, возможно, что и психа, с которым он сидел за маленьким столом под тусклой лампочкой трейлера. Он рискует сам и подставляет других. Автобус подъезжает к Вегасу; небо над городом в пустыне будто охвачено огнем.
Война в Заливе начинается семнадцатого января 1991 года в два часа тридцать пять минут пополуночи. Но в казино Невады это разгар дня. Подвешенные телевизоры, которые обычно транслируют скачки и футбольные матчи, передают кадры американской бомбардировки. Для трех тысяч игроков, вдыхающих кондиционированный воздух «Подковы», война уже стала видеоигрой, происходящей на вымышленной планете. Звук отключен. Чередуются концертные номера, шлюхи и массажистки по мобильникам принимают вызовы, стучат фишки — ничто не нарушает реальности казино, где «небесное око» следит за каждой сдачей, разыгранной на зеленом сукне. Одновременно в другой пустыне ночное небо озаряется оранжево-белыми всполохами взрывов. В два часа тридцать восемь минут американские вертолеты ведут ракетный обстрел, бомбардировщики-невидимки «Стелс» сбрасывают на город фугасы- пенетраторы. В последующие четыре дня произойдет одна из крупнейших высокотехнологичных боен нашей эры. Вертолеты «Кобра», штурмовики А-10, прозванные «Бородавочниками», истребители «Фантом» со своим двойником «Призрак» кружат над дорогами с отступающими иракскими войсками и поливают их термобарическим боеприпасом, летучими газами и вакуумными снарядами, дабы сожрать кислород и заставить все живое лопнуть, обвалившись в самое себя.
Дорн, его подруга Рут, Манчини и Купер сидят в кафе «Река». Час ночи. Манчини хочет играть против Братии.
— Я в тебе сомневаюсь, — говорит Дорн. — Ты отменный лицедей, но порой тебя видно насквозь. Жаль, нет Дофина, вот кто сыграл бы простака. Стало быть, эта роль достанется мне.
Дорн главный.
Значит, я за рулем? — спрашивает Манчини.
Нет, поведет Рут. Будет лучше, если вы с Купом отшлифуете сдачу, слаженность, ходы и все прочее.
Ага, логопед за рулем. Меня насквозь видно. Получается, я не в деле вообще…
Нельзя, они учуют шайку. Знаешь, в этот вечер засветись в другом казино. Что ты узнал насчет Отри? Есть у него шулер?
Он всегда играет с корешами, не поймешь, кто у них кто. Думаю, на каждой сдаче мухлюет другой.
Предлагаю ухайдакать всех разом, вмешивается Купер.
Тогда в этом городе тебе жизни не будет. Если они жулье, то распознают подставу. Ведь ты за тем и ездил к Язычнику, чтоб научиться быть невидимкой.
Плевать!
Мне не плевать, говорит Рут. Мы тут живем. И работаем.
Дорн с Купером выходят из лифта на межэтажную площадку и лестничным маршем спускаются к трясине карточных столов. Братия всегда играет за единственным столом в закутке, отделенном от главного зала синим шнуром. «Небесное око» зрит неусыпно, однако над столами витает грозный дух старинного «фараона». Никто не гарантирован от опасности человеческого фактора, о чем все уведомлены. Дорн в канареечной гавайской рубахе потягивает виски и пялится на Братию, выслеживающую лоха. Отри жестом приглашает к игре. Дорн с Купером мнутся. Сие ожидаемо: такие побаиваются рожденных свыше. Пантомимой они объясняют, что опрокинут еще по стаканчику и, возможно, вернутся, а затем продолжают
