как часто бывало, заговорил слабым шепотом. Айзек, Дерхан и Ягарек, как ни вслушивались, не поняли ничего.
Он забрал шлем гладкими человеческими руками и аккуратно водрузил на членистую голову.
Айзек закрыл глаза в радостном изнеможении.
Через секунду снова открыл.
– Пристегни, – попросил он.
Пальцы паука двигались элегантно, как у портного.
...БУДЕШЬ ЛИ ТЫ ЩЕКОТАТЬ И ОБМАНЫВАТЬ... – бормотал он, – ...БУДЕТ ЛИ ТВОЙ ВОЗБУЖДЕННЫЙ МЕТАЛЛ ИСПУСКАТЬ ПСЕВДОМЫСЛЬ ЧТО ПОДНИМЕТСЯ СКВОЗЬ ЭФИР МИРИАДАМИ ЛОПАЮЩИХСЯ ПУЗЫРЬКОВ О МОЙ МАЛЕНЬКИЙ ЛУКАВЫЙ ИСКУСНИК...
Наконец последняя застежка щелкнула под грозной челюстью. И Айзек нажал на выключатели, открывая клапаны на шлеме Андрея, и один за другим передвинул рычажки, включив на полную мощность аналитические вычислители и кризисную машину, и отошел.
По механизмам, разложенным на бетонной площадке, побежали необыкновенные токи. Все затаили дыхание; казалось, даже ливень сделал паузу.
На стыках замелькали искры самых разных, самых дивных цветов. Прочертилась тугая дуга энергии, она вошла в тело Андрея, сделав его мышцы совершенно жесткими. На мгновение его окружил нестабильный нимб. Лицо исказилось изумлением и болью. Точно парализованные, Айзек, Дерхан и Ягарек смотрели на старика. Батареи гнали по сложной цепи большие стаи заряженных частиц, энергия и обработанная информация взаимодействовали в хитрых петлях обратной связи, на фемтоскопическом уровне разворачивалось сверхскоростное действо.
Приступил к выполнению своей задачи коммуникативный шлем, он улавливал выделения Андреева разума, усиливал их и фокусировал в поток мыслеформ и тауматургонов. Они со скоростью света пробегали по контуру и направлялись к воронке, бесшумно выпускавшей их в эфир.
Но были они уже не такими, как на входе. Контур успевал их обработать, прочесть, перевести на язык математических символов.
А еще через бесконечно малую долю времени в цепь ворвались два других потока.
Сначала – эмиссия Ткача, пройдя через надетый им шлем. Чуть позже ток Совета конструкций заискрил по дрянному кабелю, найденному на свалке, протянутому по улицам, подземельям и крышам, – и вошел через клапан в шлем Андрея.
Айзек видел, как мотыльки раскатывают и сворачивают языки, наугад хлещут ими по телу Ткача. Все оно испускает волны психической энергии, сообразил Айзек. Но эта энергия не такая, как у других разумных рас. Мотыльки жадно лизали и чувствовали вкус... но не получали пищи.
Ткач думал, испуская бесконечным потоком острую, но непостижимую тревогу.
Сознание его не имело слоев. У паука не было эго, контролирующего низшие функции, не было коры головного мозга, «заземлявшей» мысли. Ткачу не снились сны по ночам, он не получал посланий из дальних уголков сознания, и рассудку его не требовалась регулярная чистка от накопленного ментального мусора. Для Ткача сознание и сны были одним целым. Ткачу снилось, что он пребывает в сознании, а сознание – это его сон. Не рассудок, но бездонный котел, в котором варятся образы, желания, мысли и эмоции.
Для мотыльков это было подобно шипучему напитку – восхитительному, пьянящему, но пустому, невещественному, бескалорийному. Такими снами они питаться не могли.
И вот сознание Ткача мощным селем хлынуло по проводам в моторы. А сразу вслед за ним – поток частиц из мозга Совета конструкций.
Разум Совета работал с леденящей точностью, ничего общего с породившим его анархическим вирусом. Идеи очищались от всего лишнего, проходя множество фильтров, работавших по принципу «да-нет». Бездушный процесс этот не осложнялся желаниями или страстями. Воля к существованию и росту, и никакой психологии. Сознание созерцательное и бескрайнее, при необходимости – жестокое.
Для мотыльков Совет конструкций оставался невидимкой, поскольку имел разум, но не имел подсознания. И разум этот был лишен всякого вкуса или запаха – некалорийная, неусваиваемая пища. Как зола.
Со свалки по медным проводам в машину Айзека поступали команды, Совет стремился получить ответную информацию, стремился взять под контроль кризисную машину. Но прерыватель был надежен. Поток частиц двигался только в одну сторону. И усваивался, проходя через аналитический вычислитель.
Вскоре нужные параметры были достигнуты. Сквозь клапаны прошла череда команд. Через одну седьмую секунды началась стремительная обработка данных. Машина изучила первую входящую переменную,
Две линии программирования снова собрались в тройной порядок: удвоенная волноформа входящего
Это были исключительно сложные команды. Они были рассчитаны на мощнейшие вычислительные машины, предоставленные Советом конструкций, на сложность его программных карт. Математико- аналитические психокарты – пусть упрощенные, пусть несовершенные – стали шаблонами. Машина сравнила их друг с другом.
Разум Андрея, подобно разуму любого здорового человека, любого здорового водяного, хепри или какта, представлял собой постоянно конвульсирующее диалектическое единство сознания и подсознания, где подавлялись или перенаправлялись сны и желания, где подсознательное бесконечно воссоздавалось противоречивым, отвергающим рационализм эго. И так далее, и тому подобное. Будучи многоуровневой,
