волдырем на черной коже Нью-Кробюзона. С заходом солнца Оранжерея засияла.
Ягарек, держащийся за металл изнанки купола, незаметный, как наислабейший нервный тик, медленно согнул руки. Он преодолел две трети расстояния от верхушки купола до земли и застыл, прицепившись к ферме. С этой высоты он без труда мог разглядеть любой элемент великой архитектурной путаницы. Разум был погружен в яджху-саак. Дышал Ягарек медленно, мерно. Охотничий поиск продолжался, взгляд без устали перескакивал с одной точки на другую, нигде не задерживаясь больше чем на секунду. В памяти рисовалась мозаичная картина. Временами он выходил из транса и пробегал глазами по крышам, старался уловить любое необычное движение. То и дело посматривал на заполненную мусором и водой канаву, к которой должен был выйти Седрах с остальными.
Но пока никаких пришельцев не видать.
С наступлением ночи необычайно быстро опустели улицы. Какты толпами расходились по домам. Только что внизу кипела жизнь – и вот за полчаса с небольшим Оранжерея обернулась городом-призраком. На улицах остались только вооруженные патрули. И вели они себя несмело. Потемнели окна, закрытые ставнями и шторами. Не горели нигде газовые фонари. Но зато Ягарек заметил расхаживающих взад-вперед по улицам фонарщиков, они касались горящими шестами пропитанных нефтью факелов, установленных в десяти футах над мостовой. Каждого такого зажигателя сопровождали стражники, они боязливо, нервозно пробирались по темным улицам.
На верхней площадке храма, вокруг центрального механизма, суетилось несколько пожилых кактусов. Они перекидывали рычаги, крутили штурвалы. Венчавшие устройство огромные линзы опускались и поднимались на внушительных петлях. Ягарек всмотрелся, но не смог понять, чем занимаются эти кактусы и для чего предназначена машина.
Он недоуменно глядел, как они разворачивают штуковину то вокруг вертикальной, то вокруг горизонтальной оси, сверяясь с приборами, что-то регулируя. Над головой Ягарека прилипли к металлу две обезьяны, третья была под ним, в нескольких футах, держалась за ферму, параллельную той, за которую цеплялся он. Эти «я» Совета конструкций не шевелились, ждали, когда он двинется дальше.
Ягарек закрепился понадежней. Он будет ждать.
Через два часа после захода солнца почернели стекла купола. Исчезли звезды. Улицы Оранжереи были освещены зловещими, с оттенком сепии, огнями. На мглистых улицах стражники превратились в тени. И никаких звуков, кроме треска факелов, поскрипывания зданий и шепота фонарщиков и их охранников. Иногда в проемах между остывающими кирпичами мерцала как блуждающий огонь случайная крапинка света.
И по-прежнему не видно ни Лемюэля, ни Айзека, ни остальных. Ягарека это огорчало лишь самую чуточку, его разум был сосредоточен и расслаблен, не выходил из охотничьего транса. Ягарек ждал. И наконец, между десятью и одиннадцатью часами, услышал необычный звук. Его внимание, расширенное, рассредоточенное по всему куполу, мгновенно сфокусировалось в узкий луч. Он перестал дышать. И вот – снова тишайший трепет, как будто ткань хлопает на ветру.
Свернув шею в штопор, он вглядывался на звук, в сплетение улиц, в страшную мглу. На макушке пирамиды в центре Оранжереи кактусы никак не отреагировали на трепет. Тотчас из глубины сознания полезли неприятнейшие фантазии. Все сбежали, никого не осталось под куполом, кроме Ягарека и конструкций-обезьян. А эта россыпь движущихся точек в ущельях улиц – не более чем огни-призраки...
Больше он не слышал хлопков, но перед глазами проплыло черное пятно – во мраке взлетел кто-то огромный. Страх родился на подсознательном уровне, гораздо глубже той спокойной плоскости, где обитали мысли. Ягарек напрягся, сдавил пальцами металл, до боли вжался в опору купола, рывком повернул голову к ферме, за которую он держался. И всмотрелся в зеркала.
Тварь поднималась вверх. Она находилась совсем рядом, на одном уровне с Ягареком. Она вынырнула из какого-то дома и преодолела крошечное расстояние до купола, а дальше полезла, хватаясь руками, щупальцами, языком, навстречу свежему воздуху и мглистому простору.
Даже яджху-саак не помог. Сердце Яга река забилось как бешеное. Он следил в зеркала за продвижением мотылька. Как завороженный наблюдал за адовой тварью – темнокрылой, обросшей грозными конечностями, истекающей слюной. Крылья были сложены, лишь изредка мотылек плавно раздвигал их, словно сушил теплым воздухом.
Страшной черной улиткой он полз навстречу нью-кробюзонской ночной мгле.
Ягарек не сумел обнаружить гнездо, и это было очень плохо. Взгляд его метался между коварной тварью и лоскутом рельефной мглы, откуда эта тварь выпорхнула.
Он всматривался в прикрепленные к шлему зеркала и наконец увидел то, что так сильно хотел увидеть.
Ягарек прикипел взглядом к нагромождению старых построек на юго-западном краю Оранжереи. Квартал этот некогда был престижным. Сейчас же дома, кое-как подправленные-подлатанные за годы хозяйничанья кактусов, почти ничем не отличались от соседних. Разве что были чуть выше да крыши срезаны изгибом купола. Вместо того чтобы снести подчистую, кактусы выборочно обкорнали постройки, частично демонтировали верхние этажи, где должны были пройти фермы и стекла купола, а прочее оставили как было. Чем дальше от центра находится дом, тем ниже нависает над ним купол, тем больше удалено верхних квартир.
Здание, на которое смотрел Ягарек, было клинообразным и стояло в том месте, где улица разветвлялась, образуя вилку. Чердак сохранился целиком, снята была только крыша. Ниже – наискось обрезанные кирпичные этажи, они почти примыкают к стене на самом краю города кактусов.
Из проема на самом верхнем этаже этого старого здания появилась голова мотылька. Ошибиться было невозможно.
Снова у Ягарека сильнее забилось сердце, и вернуть прежний ритм было совсем не просто. Все же он управлял своими эмоциями, пропуская их через фильтр охотничьего транса. Ягарек отвлеченно осознавал, что чувствует страх, а сейчас к нему добавилось и возбуждение.
Он обнаружил, где гнездятся мотыльки.
Дело сделано, Ягарек нашел то, что искал. И лучше всего теперь бы спуститься, спрятаться от мотыльков на земле, под каким-нибудь навесом. Но спешить опасно, можно привлечь внимание чудовищ. Придется ждать, потея, не шевелясь и храня молчание, пока они не уберутся подальше во мрак.
Второй мотылек без малейшего звука взмыл в воздух. Секунду он планировал на раскинутых крыльях, затем прилип к металлическим костям Оранжереи. И, тошнотворно изгибаясь, полез наверх, к своему
