– Значит, все остается по-прежнему?

– Нет, не совсем. Папа был страшно строг со мной.

– Что он с вами сделал?

– Он спросил меня, что со мной сделали вы, и я все ему рассказала. И тогда он запретил мне выходить за вас замуж.

– А вы не обращайте внимания.

– Нет, нет, это невозможно. Я не могу ослушаться папу.

– Даже ради того, кто любит вас так, как я, и кого вы делали вид, что любите?

Приподняв крышку чайника, в котором заваривался чай, и глядя в сей сосуд, Пэнси обронила шесть слов в его ароматные глубины.

– Я вас люблю все так же.

– Какой мне от этого прок?

– Не знаю, – сказала Пэнси, поднимая свои милые затуманившиеся глаза.

– Этого я от вас не ожидал, – простонал бедный Розьер.

Отослав слугу с чашкой чая, она произнесла после паузы:

– Пожалуйста, больше со мной не говорите.

– Это все, что вы можете сказать мне в утешение?

– Папа не велел мне с вами разговаривать.

. – И вы готовы мной пожертвовать? Нет, это уж чересчур!

– Если бы вы немного подождали! – сказала она еле слышным голосом, в котором нетрудно было, однако, расслышать предательскую дрожь/

– Конечно, я буду ждать, если вы не отнимете у меня надежды. Но знайте, вы меня убиваете.

– Я не отступаюсь от вас, нет, нет, – сказала Пэнси.

– Он постарается выдать вас замуж за кого-нибудь другого.

– Я ни за кого не выйду.

– Тогда, чего мы ждем?

Она снова в нерешительности помолчала.

– Я поговорю с миссис Озмонд, она нам поможет.

Так она чаще всего называла свою мачеху.

– Она не поможет нам. Она боится.

– Боится чего?

– Вашего отца, надо полагать.

Пэнси покачала головой.

– Она никого не ооится. Нам надо набраться терпения.

– Какое убийственное слово, – простонал с потерянным видом Розьер; забыв про все правила благовоспитанности, он подпер обеими руками поникшую с какой-то меланхолической грацией голову и сидел, уставившись на ковер. Вскоре, однако, он ощутил, что вокруг него все пришло в движение, и, подняв глаза, увидел, как Пэнси присела в реверансе – это был все тот же ее милый монастырский реверанс – перед английским лордом, которого подвела к ней миссис Озмонд.

Вдумчивый читатель, вероятно, не удивится, узнав, что после замужества своей кузины, Ральф видел ее значительно реже, чем до сего события – события, воспринятого им таким образом, что это вряд ли могло способствовать установлению между ними большей близости. Ральф высказал, как мы знаем, все, что у него было на душе, и потом к этой теме не возвращался, ибо Изабелла не предлагала ему продолжить разговор, который составил в их отношениях эпоху и все изменил – изменил так, как Ральф и опасался, а не так, как втайне надеялся. Ничуть не охладив желания Изабеллы вступить в брак, разговор этот едва не погубил их дружбы. Они никогда больше ни словом не касались мнения Ральфа об Озмонде и, обходя эту тему нерушимым молчанием, умудрялись сохранять видимость взаимной откровенности. Тем не менее все изменилось, как часто говорил себе Ральф, увы, все изменилось. Изабелла не простила ему, она вовек ему не простит, – вот все, чего он добился.

Она верила, что простила, думала, что ничто не может ее задеть, и поскольку кузина его была и очень великодушна, и очень горда, уверенность эта отчасти соответствовала истине. Но независимо от того, оправдаются ли его предсказания или нет, он все равно нанес ей обиду, причем из числа тех обид, что женщины помнят дольше всего. Став женой Озмонда, она никогда уже не сможет быть ему другом. Если в новой своей роли она обретет ожидаемое счастье, что же, как не презрение, будет испытывать она к тому, кто пытался заранее отравить столь дорогое ее сердцу блаженство? Если, напротив, предостережения Ральфа оправдаются, данный ею зарок, что он никогда об этом не узнает, будет тяготить ее душу, и Изабелла рано или поздно возненавидит своего кузена. Весь год после замужества Изабеллы таким беспросветным представлялось Ральфу будущее, и если мысли его покажутся читателю болезненно мрачными, то пусть он все же вспомнит, что Ральф не был во цвете здоровья и сил. Он утешал себя по мере возможности тем, что держался (как он полагал) великолепно и даже присутствовал на церемонии, соединившей Изабеллу с Озмондом, состоявшейся в июле месяце во Флоренции. Ральф знал от миссис Тачит, что кузина его собиралась сначала сочетаться браком у себя на родине, но, так как она в первую очередь стремилась к наибольшей простоте, то, несмотря на очевидную готовность Озмонда совершить