— Она уезжает, сэр. Уезжает из города, — пояснила миссис Хлебс.

— Уезжает! — воскликнул Ньюмен. — Что-нибудь случилось?

— Не мне говорить об этом, сэр, — опустила глаза миссис Хлебс. — Только я знала, что так и будет.

— Что «будет»? Скажите, ради Бога! — потерял терпение Ньюмен. Он уже распечатал письмо, но продолжал допытываться: — Она еще здесь? Можно ее видеть?

— Она вряд ли ждет вас сегодня, сэр, — ответила старая служанка. — Она собирается ехать прямо сейчас.

— Куда?

— Во Флерьер.

— Во Флерьер? Но сейчас-то я могу пройти к ней?

Миссис Хлебс заколебалась было, но затем, стиснув руки, решилась.

— Я провожу вас, — сказала она. И повела его наверх.

На площадке лестницы она остановилась и вперила в Ньюмена печальный, суровый взор.

— Не будьте с ней строги, сэр, — проговорила она. — Мадам де Сентре совсем убита.

И она продолжала путь в комнаты графини. Встревоженный и сбитый с толку, Ньюмен следовал за ней. Миссис Хлебс открыла дверь, а Ньюмен отодвинул портьеру, закрывавшую глубокую дверную нишу. Посреди комнаты, одетая в дорожное платье, стояла мадам де Сентре, она была бледна как смерть. За ней у камина, разглядывая ногти, стоял Урбан де Беллегард, рядом с ним, утонув в кресле, сидела старая маркиза, немедленно впившаяся глазами в Ньюмена. Войдя, тот сразу ощутил, что здесь происходит нечто зловещее, им овладели страх и тревога, словно он услышал в ночной тишине леденящий душу крик. Ньюмен подошел к мадам де Сентре и схватил ее за руку.

— Что у вас происходит? — резко спросил он. — Что случилось?

Урбан де Беллегард посмотрел на него долгим взглядом, приблизился к креслу, в котором сидела старая маркиза, и оперся на его спинку. Внезапное вторжение Ньюмена со всей очевидностью застало мать и сына врасплох. Мадам де Сентре, оставаясь неподвижной, глядела прямо в глаза Ньюмену. Ему и раньше, когда она смотрела на него, казалось, что в ее глазах отражается вся ее душа, а сейчас этот взгляд был поистине бездонным. Она попала в беду, более патетической картины Ньюмен никогда еще не видел. У него перехватило горло, он уже собирался обрушиться на ее родных с гневными обвинениями, но мадам де Сентре, сжав его руку в своей, остановила этот порыв.

— Случилось нечто крайне серьезное, — проговорила она. — Я не могу стать вашей женой.

Ньюмен выпустил ее руку и перевел взгляд с нее на остальных.

— Почему? — стараясь говорить как можно спокойнее, спросил он. Мадам де Сентре попыталась улыбнуться, но попытка эта едва ли удалась.

— Спросите у моего брата, спросите у моей матери.

— Почему мадам де Сентре не может выйти за меня? — обратился Ньюмен к старшим Беллегардам.

Мадам де Беллегард не пошевелилась, но она была так же бледна, как ее дочь. Маркиз глядел на мать. Некоторое время та молчала, но не отводила от Ньюмена бесстрашного пронзительного взгляда. Наконец маркиз выпрямился и поднял глаза к потолку.

— Это невозможно, — тихо сказал он.

— Этого не позволяют приличия, — поддержала его мать.

Ньюмен рассмеялся.

— Вы шутите! — воскликнул он.

— Сестра, у нас нет времени, вы опоздаете к поезду, — сказал маркиз.

— Помилуйте, он что, с ума сошел? — возмутился Ньюмен.

— Увы, вовсе нет, — проговорила мадам де Сентре. — Я уезжаю.

— Куда?

— В деревню, во Флерьер, мне надо побыть одной.

— Чтобы не видеть меня? — спросил Ньюмен.

— Сейчас я не могу встречаться с вами, — ответила графиня.

— Почему именно сейчас?

— Мне стыдно, — просто сказала мадам де Сентре.

Ньюмен повернулся к маркизу.

— Что вы с ней сделали? Что все это значит? — спросил он с прежней спокойной выдержкой, порожденной многолетней привычкой смотреть на жизнь легко. Он был взволнован, но волнение выражалось у него лишь в том, что он еще лучше владел собой, словно пловец, освободившийся от связывающей его одежды.

— Это значит, что я вынуждена отказаться от вас, — сказала мадам де Сентре. — Вот что это значит.

На ее лице было такое трагическое выражение, что сомневаться в справедливости ее слов не приходилось.

Глубоко потрясенный, Ньюмен не почувствовал, однако, на нее никакой обиды. Он был в смятении, в растерянности, и присутствие старой маркизы с сыном оскорбляло его взор, словно слепящий свет фонаря в руках у сторожа.

— Не могу ли я поговорить с вами наедине? — спросил он.

— Не надо. Это будет только мучительней. Я надеялась, что успею уехать, не увидев вас. Я вам все написала. Прощайте, — и она снова протянула ему руку.

Ньюмен спрятал руки в карманы.

— Я еду с вами, — сказал он.

Она коснулась его рукава.

— Исполните мою последнюю просьбу, — и при этих словах ее глаза, с мольбой устремленные на него, наполнились слезами. — Дайте мне уехать одной, уехать покойно, со спокойной душой. Нет, не со спокойной — с умершей. Дайте мне самой похоронить себя. Прощайте.

Запустив руку в волосы и медленно потирая голову, Ньюмен, сощурившись, переводил напряженный взгляд с мадам де Сентре на ее мать и брата. Губы его были плотно сжаты, в углах рта образовались складки, и от этого на первый взгляд могло показаться, будто он улыбается. Я уже отмечал, что в минуты волнения он еще лучше владел собой, и сейчас он мрачно проговорил, медленно и отчетливо:

— По всему видно, что вы изволили вмешаться, маркиз. Насколько я помню, вы обещали не вмешиваться. Я знаю, вы не любите меня, но это к делу не относится. Я поверил вашему обещанию не вмешиваться. Помнится, вы даже поклялись честью, что будете держаться в стороне. Вы изменили своему слову, маркиз?

Маркиз поднял брови, но было ясно, что он намерен вести себя еще более любезно, чем всегда. Опершись руками на спинку кресла, в котором сидела его мать, он наклонился вперед, будто проповедник или лектор над кафедрой. На его лице не было улыбки, оно выражало приличествующую случаю серьезность.

— Извините, сэр, — проговорил он. — Уверяю вас, я никак не воздействовал на решение сестры. Я пунктуально выполнял данное вам обещание. Разве не так, сестра?

— Зачем вы ищете подтверждений, сын мой? — заговорила маркиза. — Вашего слова вполне достаточно.

— Да, совершенно верно, вы дали ей возможность принять мое предложение, — сказал Ньюмен. — Этого я отрицать не могу. Я думал, — уже совсем другим тоном добавил он, повернувшись к мадам де Сентре, — по крайней мере я верил, что вы действительно его приняли.

Казалось, что-то в его тоне глубоко ее тронуло. Отвернувшись, она закрыла лицо руками.

— Но теперь вы вмешались, разве не так? — спросил маркиза Ньюмен.

— Ни тогда, ни теперь я не пытался влиять на мою сестру. Я не прибегал к уговорам раньше, не прибегал и сегодня.

— К чему же вы прибегли?

— Мы воспользовались нашей властью, — низким, словно гудение колокола, голосом проговорила