Ньюмен повернулся и вышел из дома, а маркиз де Беллегард с недоумением поглядел ему вслед.

Когда в следующий раз Ньюмен появился на Университетской улице, ему повезло — мадам де Сентре была одна. Он пришел с определенным намерением и не мешкая принялся его осуществлять. Тем более, что вид у мадам де Сентре был выжидающий, так, во всяком случае, он, обрадовавшись, его истолковал.

— Я бываю у вас уже полгода, — начал Ньюмен, — и ни разу не заговаривал о женитьбе. Такова была ваша просьба. Я выполнил ее. Можно ли было проявить большее послушание?

— Вы вели себя крайне деликатно, — подтвердила мадам де Сентре.

— Ну а теперь я думаю вести себя иначе, — продолжал Ньюмен. — Не хочу сказать, что стану неделикатным, но я желал бы вернуться к тому, с чего начинал. Собственно, можете считать, уже вернулся. Совершил круг и снова нахожусь в исходной точке. Вернее, с нее и не сходил. Я по-прежнему хочу того же, чего и тогда. Только теперь я, если это возможно, более уверен — более уверен в себе и в вас. Теперь я знаю вас лучше, хотя не узнал ничего такого, о чем не догадывался три месяца назад. Вы для меня — все, к чему я стремлюсь, о чем мечтаю, и даже больше. Но за это время и вы меня узнали, не могли не узнать. Не скажу, что вы видели меня с лучшей стороны, но с худшей, несомненно, познакомились. Надеюсь, за эти месяцы вы все обдумали. Вы должны были заметить, что я просто жду, у вас не было оснований предполагать, что мои планы изменились. Так что же вы ответите мне теперь? Скажите ж: теперь все яснее ясного. — Я оказался завидно терпеливым и верным слову и заслуживаю вознаграждения. И не отказывайте мне в вашей руке. Прошу вас, мадам де Сентре. Скажите мне «да». Решайтесь!

— Я знаю, что вы лишь ждали своего часа, и была уверена, что этот час придет. За последнее время я много передумала. Поначалу я ждала сегодняшнего разговора с некоторым страхом. Но теперь уже не боюсь. — Она помолчала и добавила: — Даже стало легче на душе.

Мадам де Сентре сидела в низком кресле, а Ньюмен на диване, стоявшем рядом. Он потянулся и взял ее руку. Мадам де Сентре не сразу отняла ее.

— Значит, я ждал не напрасно, — проговорил он.

Мадам де Сентре посмотрела на него, и он увидел, что ее глаза полны слез.

— Со мной, — продолжал он, — вы сможете жить, ни о чем не заботясь, как будто… — он запнулся, потому что, несмотря на волнение, хотел выразить свои мысли поточнее, — как будто, — произнес он с наивной торжественностью, — под крылом у отца.

Она не отводила от него глаз, до краев наполненных слезами. И вдруг, быстро отвернувшись, зарылась лицом в подушки дивана, стоявшего по другую сторону, и разразилась беззвучными рыданиями.

— Я слабая, я такая слабая! — только и донеслось до Ньюмена.

— Тем больше оснований довериться мне, — убеждал ее Ньюмен. — Чего вы боитесь? Вас ничто не должно тревожить. Я предлагаю вам только одно — быть счастливой. Неужели так трудно в это поверить?

— Вам все кажется просто, — подняла она голову. — Но это совсем не так. Вы мне очень нравитесь. Понравились сразу, еще полгода назад, а теперь я уверена в себе так же, как, по вашим словам, уверены в себе вы. Но решиться на брак с вами только поэтому вовсе не просто, нужно принять во внимание еще тьму разных обстоятельств.

— Принимать во внимание нужно только одно — мы любим друг друга, — сказал Ньюмен и, поскольку она ничего не ответила, быстро добавил: — Что ж, раз вам трудно признать это, ничего не говорите.

— Как бы я хотела ни о чем не думать! — сказала она после долгой паузы. — Не думать совсем, закрыть глаза и довериться вам. Но я не в силах. Я холодная, старая, я трусиха. Я никогда не думала, что выйду замуж еще раз, и мне самой странно, что я согласилась тогда вас выслушать. Когда, еще девушкой, я мечтала, как буду выходить замуж — без принуждения, по собственному выбору, — в моих мечтах мне представлялся совсем другой человек, нисколько на вас не похожий.

— Ну меня это ничуть не задевает, — широко улыбнулся Ньюмен. — Просто у вас тогда еще не сформировался вкус.

Поглядев на его улыбку, заулыбалась и мадам де Сентре.

— Вы хотите сказать, что теперь он сформировался благодаря вам? — спросила она и добавила уже другим тоном: — А где вы предполагаете жить?

— В любой точке земного шара, где вам захочется. Устроить это ничего не стоит.

— Собственно, я не знаю, зачем об этом спрашиваю, — заметила мадам де Сентре. — Меня это очень мало беспокоит. Если я выйду за вас, мне кажется, я смогу жить где угодно. У вас обо мне какие-то ложные представления. Вы считаете, что я нуждаюсь во множестве вещей, что я должна вести блестящую светскую жизнь. И пожалуй, вы уже собрались осыпать меня подобными благами, чего бы это вам ни стоило. Но вы сильно заблуждаетесь, и я не подала вам никакого повода так думать. — Она снова замолкла, глядя на Ньюмена, и звук ее голоса, прерываемый этими паузами, был для него так сладок, что ему даже в голову не приходило торопить ее, как не хочется торопить золотой восход солнца. — Вы знаете, поначалу то, что вы так не похожи на других, очень меня тревожило, ставило в тупик, но в один прекрасный день я поняла, что это замечательно, просто замечательно. Я радовалась тому, что вы совсем не такой, как мы. Но скажи я об этом кому-нибудь, меня бы не поняли, я говорю не только о своих родных.

— Они бы, небось, объяснили, что я — чудище заморское, — заметил Ньюмен.

— Мне бы объяснили, что я никогда не смогу быть с вами счастлива, ведь мы слишком разные, а я бы ответила, что именно потому, что мы разные, я была бы с вами счастлива. Но мне привели бы более веские доводы против. У меня же единственный довод… — она опять запнулась.

Но на этот раз — в разгар золотого солнечного восхода — Ньюмен почувствовал возможность ухватиться за розовое облачко.

— Ваш единственный довод, что вы меня любите! — красноречиво глядя на нее, тихо проговорил он, и, не имея в запасе никаких других доводов, мадам де Сентре вынуждена была согласиться.

Ньюмен пришел на Университетскую улицу на следующий день и, войдя в дом, увидел в вестибюле свою благожелательницу — пребывающую в почетной отставке миссис Хлебс. Как только он встретился с ней глазами, миссис Хлебс сделала свой всегдашний книксен и, повернувшись к слуге, впустившему Ньюмена, объявила:

— Ступайте. Я буду иметь честь сама проводить месье.

Сказано это было с величием, идущим от сознания своего национального превосходства, что усугублялось еще и рубленым английским акцентом. При всей внушительности такого сочетания Ньюмену послышалось, что голос миссис Хлебс слегка дрожит, словно она не привыкла отдавать распоряжения. Слуга ответил ей дерзким взглядом, но послушно ушел, и она повела Ньюмена наверх. Не доходя до второго этажа, лестница делала поворот, и в этом месте была небольшая площадка. На ней в стенной нише стояла невыразительная статуя нимфы, относящаяся, видимо, к восемнадцатому веку. Статуя потрескалась, потускнела и пожелтела. Здесь миссис Хлебс остановилась и обратила на своего спутника робкий ласковый взгляд.

— Я слышала, у вас хорошие новости, сэр, — произнесла она вполголоса.

— Вы заслуживаете узнать их первой, — ответил Ньюмен. — Вы приняли во мне такое участие.

Миссис Хлебс отвернулась и начала сдувать пыль со статуи, будто решила, что над ней подсмеиваются.

— Наверно, вы хотите меня поздравить, — сказал Ньюмен. — Весьма вам признателен, — и добавил: — В прошлый раз вы меня очень порадовали.

Видимо, удостоверившись, что Ньюмен говорит искренне, миссис Хлебс снова повернулась к нему.

— Не думайте, мне никто ничего не говорил, — пояснила она, — я просто догадалась. А как увидела вас сегодня, сразу поняла, что догадалась верно.

— Ишь какая вы наблюдательная! — сказал Ньюмен. — Уверен, от вас ничто не скроется — все