— Я приду не к вам — к мадам де Сентре, — заметил Ньюмен.

— Тем больше смелости вам потребуется.

— Ах, Валентин, — умоляюще остановила его мадам де Сентре.

— Нет, право, — воскликнула мадам де Беллегард, — я здесь единственная, кто умеет быть учтивым! Приходите ко мне, для этого смелости не нужно.

Ньюмен рассмеялся, хотя это вовсе не означало, что он принял ее приглашение, и удалился. Мадам де Сентре так и не откликнулась на вмешательство невестки, но проводила гостя долгим озабоченным взглядом.

Спустя неделю после того, как Ньюмен нанес визит мадам де Сентре, поздно вечером слуга подал ему визитную карточку. Карточка эта, как выяснилось, представляла молодого месье де Беллегарда. Когда через несколько минут Ньюмен вышел принять гостя, он увидел, что тот стоит посреди его раззолоченной парадной гостиной и изучает ее от застланного ковром пола до потолка. Ньюмену показалось, что лицо месье де Беллегарда выражает живейшее удовольствие.

«Хотелось бы знать, черт побери, над чем он потешается теперь?» — спросил себя наш герой. Правда, он задавался этим вопросом без особой уязвленности, ибо чувствовал, что брат мадам де Сентре — человек славный, и, полагаясь на это, надеялся непременно с ним поладить. Однако, если в гостиной было над чем посмеяться, сам Ньюмен не возражал бы получить об этом хоть некоторое представление.

— Прежде всего, — сказал молодой человек, протягивая руку, — не слишком ли поздно я пришел?

— Слишком поздно для чего? — спросил Ньюмен.

— Для того, чтобы выкурить с вами сигару.

— Для этого вы скорее пришли слишком рано, — сказал Ньюмен. — Я не курю.

— О, вот это твердый человек!

— Но сигары у меня есть, — добавил Ньюмен. — Присаживайтесь.

— Наверное, здесь лучше не курить? — осведомился месье де Беллегард.

— Почему? Разве комната мала?

— Наоборот — слишком велика. Словно куришь в бальном зале или в церкви.

— Над этим вы только что и смеялись? — спросил Ньюмен. — Над размерами моей гостиной?

— Меня поразили не только размеры, но и роскошь, гармония, красота отделки. Моя улыбка — дань восхищения.

Ньюмен внимательно посмотрел на него.

— Значит, комната очень безобразна? — спросил он.

— Безобразна, дорогой сэр? Да нет, она изумительна.

— Что, как я полагаю, одно и то же, — заключил Ньюмен. — Устраивайтесь поудобнее. Ваш приход ко мне я рассматриваю как знак дружеского расположения. Вы не обязаны были отдавать визит. Поэтому, если вас здесь что-то и забавляет, меня это не обидит. Смейтесь себе на здоровье, я люблю, когда моим гостям весело. Но ставлю одно условие — как только отсмеетесь и сможете говорить, объясните, что вызвало ваш смех. Я тоже хочу посмеяться.

Месье де Беллегард смотрел на хозяина с выражением добродушного недоумения. Он положил ладонь на рукав Ньюмена и, казалось, собрался было ответить, но внезапно передумал, откинулся в кресле и раскурил сигару. Наконец он прервал молчание.

— Разумеется, — сказал он. — Я пришел к вам в силу дружеского расположения. Но не только. В известной мере я был обязан прийти к вам. Об этом меня попросила моя сестра. А просьба сестры для меня закон. Я проходил мимо, и мне показалось, что в комнатах, которые я посчитал вашими, горит свет. Час не очень подходящий для официального визита, но я как раз и рад был доказать, что мой визит неофициальный.

— Ну что же, — ответил Ньюмен, вытягивая ноги, — я весь перед вами в натуральную величину.

— Не знаю, что вы имели в виду, — заметил молодой человек, — разрешая мне смеяться сколько вздумается. Я, каюсь, люблю понасмешничать и придерживаюсь мнения, что смеяться лучше много, чем мало. Но должен признаться — я пришел продолжить наше знакомство не для того, чтобы нам смеяться вместе или порознь. Откровенно говоря, откровенно до наглости, вы меня интересуете! — тирада эта была произнесена месье де Беллегардом с непринужденностью светского человека и к тому же на безупречном для француза английском языке; однако Ньюмен, отдавая должное мелодичности его речи, отметил, что это не просто заученная вежливость. Решительно, гость чем-то привлекал к себе Ньюмена. Месье де Беллегард был для него французом до мозга костей, так что, доведись Ньюмену встретить его даже в прериях, он, не задумываясь, обратился бы к нему с приветствием: «Добрый день, мусью». Однако от физиономии молодого человека веяло чем-то, что словно перебрасывало невидимый мост через ту непроходимую пропасть, которая разделяет людей разных национальностей. Валентин де Беллегард был ниже среднего роста, плотный, но подвижный. Как впоследствии узнал Ньюмен, граф больше всего на свете страшился, как бы плотность его фигуры не взяла верх над подвижностью. Он смертельно боялся растолстеть, считая, что при своем небольшом росте не может позволить себе иметь живот. Поэтому он с неослабевающим рвением ездил верхом, фехтовал, занимался гимнастикой, а если кто-нибудь, приветствуя его, замечал: «Да вы просто пышете здоровьем!», он вздрагивал и бледнел, так как ему чудилось, что слово «пышете» таит в себе зловещий смысл. Голова у него была круглая, с копной волос, густых и шелковистых, лоб широкий, низкий, нос короткий, скорее ироничный и любопытный, чем высокомерный и чувствительный, и усы, изящные, как у пажа из душещипательного романа. Валентин был похож на сестру, но не чертами лица, а манерой улыбаться и выражением ясных блестящих глаз, обращенных отнюдь не вовнутрь себя — в них не было и намека на самолюбование и самокопание. Главную же привлекательность молодого Беллегарда составляло необыкновенно живое лицо — оно дышало искренностью, пылкостью, отвагой. При взгляде на это лицо приходило на мысль, что оно, как колокольчик, соединено незримой нитью с глубинами его души — стоит задеть эту нить, и раздастся громкий серебристый звон. Что-то в выражении его живых светло-карих глаз убеждало: он не скупится тратить свой ум, пользуясь лишь толикой и боясь израсходовать остальное, а, напротив, обосновался в самой середине своих владений и готов принять у себя всех и вся. Когда он улыбался, на память приходил жест, которым опрокидывают вверх дном осушенный бокал. Казалось, своей улыбкой граф говорил, что отдает вам свою веселость, всю до капли. Глядя на него, наш герой испытывал восхищение, сродни тому, какое в юности вызывали у него приятели, умевшие проделывать необычные и ловкие трюки — хрустеть суставами или свистеть уголками рта.

— Сестра сказала, — продолжал месье де Беллегард, — что мне следует зайти к вам и развеять то впечатление, какое я так старался на вас произвести, — впечатление человека не совсем нормального. Вам и вправду показалось, будто я вел себя странно?

— До некоторой степени, — ответил Ньюмен.

— Сестра так и сказала, — и месье де Беллегард какое-то время вглядывался в хозяина дома сквозь сигарный дым. — Ну раз так получилось, пусть так и будет. У меня и в мыслях не было представляться сумасшедшим, наоборот, я старался произвести хорошее впечатление. Но если в результате этих стараний выставил себя полоумным, значит, такова воля Провидения. Я только поврежу себе, если стану горячо убеждать вас в обратном. Ведь вы сочтете, что я претендую на звание умного человека, а справедливость таких претензий мне при дальнейшем нашем знакомстве никак не подтвердить. Так что считайте меня сумасшедшим, который время от времени приходит в разум.

— Ну, я надеюсь, вы знаете, к чему ведете, — заметил Ньюмен.

— Когда я нормален, то нормален вполне, что есть, то есть, — ответил месье де Беллегард. — Однако я пришел сюда не затем, чтобы говорить о себе. Я хочу задать несколько вопросов вам. Разрешите?

— Смотря какие. Например?

— Вы живете здесь совсем один?

— Абсолютно. А с кем я должен жить?