Чудовищно! Но по своему и трогательно. Храбрость, достойная уважения! Хотя…
– Хамфри! Вы настоящий образец для подражания. Такая храбрость, такой дух…
– Благодарю вас, господин министр, но, вообще-то, должен признаться, кое-что меня, конечно же, несколько беспокоит. Неизвестное всегда тревожит, но… у меня есть вера. А когда есть вера, то все обязательно свершится. Так или иначе.
Потрясающе. Просто невероятно. Меня переполняют самые искренние чувства. Даже не стыдно признаться, что на глазах появились слезы. Слава Богу, Хамфри этого не видел, потому что я успел вовремя прикрыть глаза носовым платком.
Впрочем, полагаю, он все-таки заметил мои чувства, поскольку тут же поинтересовался, в чем дело. Я, конечно, попытался объяснить ему, как мне жаль, что у каждого бывают свои взлеты и падения, но… но потом вдруг заметил, что Хамфри смотрит на меня как на эмоционально неустойчивого человека. Может быть, даже как на психа.
– Только не надо воспринимать это так уж трагически, господин министр, – неожиданно чуть ли не умоляющим тоном попросил он. – Мы ведь все равно достаточно часто будем встречаться. По меньшей мере, раз в неделю…
Сначала мне показалось, что я ослышался, но его улыбка… Такая спокойная, такая уверенная… Что, интересно, это могло бы означать? Неужели я опять не так или
– Я еще не успел сказать вам,
– Простите, не понял…
– Меня назначили секретарем Кабинета.
Так оно и есть. Значит, я не только не так, а
– Да. – Теперь он выглядел не менее озадачено, чем я. – А что, по-вашему, я имел в виду?
Что он имел в виду? Конечно же, я не мог вот так прямо сказать ему, что именно, по-моему, он
Сэр Хамфри, в отличие от меня, далеко не такой сентиментальный, поэтому его сочувствия, в какой бы форме оно не выражалось, следовало избегать любой ценой.
– Простите, конечно, господин министр, – тихо прошелестел он, – но в качестве практически уже назначенного секретаря Кабинета я мог бы порекомендовать ПМ несколько
Так мне и надо! Вот что значит искренне посочувствовать ему, вот что значит снова и снова наступать на одни и те же грабли! Нет-нет,
Я поспешил заверить его, что
– А как же я теперь без вас?
– Без меня, господин министр, вам теперь, возможно, будет даже лучше, – с совсем необычными для него нотками искренности в голосе ответил он.
Я был почти готов с ним согласиться, причем не менее искренне, но вовремя остановился. На мой взгляд, это было бы несколько бестактно.
Мне также стало ясно, что после своего назначения Хамфри, когда придет время для очередных «перестановок», будет советовать ПМ,
Поэтому у меня не было иного выбора, кроме как польстить ему еще больше, сказав, каким великолепным работником он был, какую блестящую работу он проделал, как я лично благодарен ему, как искренне признателен, ну и так далее и тому подобное. Ерунда, конечно, но это правда. К сожалению, чистая правда. О чем я ему тактично дал понять. – Мы ведь прекрасно работали вместе, не правда ли?
– О лучшем министре я не мог и мечтать, господин министр, – довольно ответил он.
Что ж, отлично! Надеюсь, он так и думает. В принципе, Хамфри всегда трудно (если вообще возможно) понять, но на конкретной лжи мне его пока еще никогда не удавалось поймать.
«Я сказал министру, что „ухожу на иные, более зеленые пастбища и отдаю себя на служение тому, кто выше, чем любой из нас“. То есть премьер-министру. Грустно, конечно, но другого выхода, похоже, просто не было, иначе Хэкер возликовал бы от одной только мысли, что меня наконец-то освобождают от многолетней каторги служить под его началом.
Его реакция снова заставила меня задуматься – может, он на самом деле эмоционально несбалансирован? Он готов был расплакаться. Причем на самом деле. Невероятно! Что это, истерия? Или радость, или… Что? Что именно, мне до сих пор не совсем ясно.
Неужели сама мысль о расставании со мной настолько его расстроила, что ему потребовалось некоторое время, чтобы понять –
А потом, как бы спохватившись, начал торопливо лепетать, как он меня любит, каким я был великолепным помощником… Что правда, то прав да, хотя мотивы его подхалимажа тоже вполне прозрачны.
