Таковые, разумеется, встречаются и в политике, и в науке, хотя, честно говоря, и там и там их совсем немного. Но политики откровенно стыдятся в этом признаваться, а ученые по этому поводу почему-то мало беспокоятся.

Итак, профессор Исаак Розенблюм, старший научный консультант Кабинета. Низенький, жилистый человечек. Где-то за семьдесят. Но на редкость активный, с горящими глазами, и, главное, мозг по- прежнему, как стальная мышеловка!

В какой-то момент я почувствовал себя абитуриентом, который готовится к встрече с безжалостным, неподкупным профессором на вступительном экзамене в самый престижный университет страны.

Зато потом… потом у меня вдруг появилось ощущение, что наша беседа будет иметь решающее значение для будущего моего, моего правительства и, может, даже для всей моей страны! Значит, грядут неизбежные перемены… (Джеймс Хэкер настолько возбудился, что, надиктовывая свои воспоминания, совершенно забыл о государственной службе. Которая была, есть и всегда будет! – Ред.)

Он пришел где-то после восьми, когда Хамфри уже давно ушел. Нашу службу безопасности Бернард предупредил, чтобы его провели через задний ход. Не дай бог эти чертовы журналисты пронюхают о его приходе…

Розенблюм сразу же начал разговор с вопроса, верю ли я в так называемую теорию «ядерного сдерживания».

– Да, верю, – не раздумывая ответил я.

– Интересно, почему? – поинтересовался он.

Не зная, что, собственно, сказать, я просто ответил, что мы все верим в теорию ядерного сдерживания.

– Интересно, почему? – терпеливо повторил он.

– Ну… ну потому, что это сдерживает.

– От чего? И главное – кого?

Честно говоря, лично мне никогда еще не приходилось иметь дело с людьми, которые умеют так коротко и емко, я бы сказал, даже слишком емко выражать свои мысли. И, тем не менее, к чему он клонит?

– Что, собственно, вы имеете в виду? – спросил я.

– Как что? – искренне удивился он. А затем попытался выразиться чуть подробнее и яснее. – Кого это должно сдерживать?

Не знаю, как ему, но мне все предельно ясно – естественно, русских! Чтобы они даже и не мечтали нападать на нас!

– Интересно, почему?

Он явно сомневался в том, что политика сдерживания способна удержать русских от нападения на нас. Пришлось уточнить.

– Потому что они будут знать: если они только попробуют, я нажму на кнопку, – твердо сказал я.

– На самом деле нажмете? – не скрывая некоторого нажима в голосе, спросил он.

– А что, вы думаете, не надо?

– Так вы на самом деле нажмете?

– Да, конечно же… В качестве самой крайней меры. – Я снова подумал. – По меньшей мере, думаю, что нажму. Да нет же, обязательно нажму! А как иначе?

– Простите, господин премьер-министр, но когда именно, по-вашему, можно применить эту самую крайнюю меру?

Как когда? Это же очевидно.

– Когда русские вторгнутся в Западную Европу.

Профессор Розенблюм снисходительно улыбнулся.

– Но тогда у вас будет всего только двенадцать часов, чтобы лично принять решение об этой, так сказать, самой крайней мере. Разве нет?

Неужели он прав? Но это же… Безумие какое-то!

Старший научный консультант Кабинета бросил на меня критический взгляд.

– Пожалуй, вам не следует так волноваться. С чего бы русским вот так взять и захотеть аннексировать всю Европу? Зачем? Им это не удалось сделать даже с маленьким Афганистаном. – Он многозначительно покачал головой. – Нет, если они что и задумают сделать, то это почти наверняка будет хорошо известная «тактика салями».

(«Тактика салями» – это на самом деле хорошо известный тактический прием, когда добычу отрезают кусочек за кусочком. То есть не всю Европу сразу, а постепенно. Сначала один регион, потом другой, потом третий, ну и так далее… Причем сначала, как правило, будет не захват территории как таковой, а публичные угрозы, мелкие нарушения границы, неизвестно откуда взявшиеся блокпосты на дорогах… – Ред.)

Розенблюм вдруг встал. Внимательным взглядом обвел мою гостиную. Затем, не выпуская из руки бокал с апельсиновым соком, с важным видом продолжил рассуждать на тему об оборонных проблемах. Прежде всего, упомянул об уличных беспорядках в Западном Берлине, о неизвестно каким образом возникших пожарах и неожиданно прибывших из Восточного Берлина пожарных бригадах, которые тут же пришли на помощь. Невзирая даже на государственную границу! Затем он остановился, бросил на меня пристальный