сразу же по окончании гражданской войны и интервенции. В обоих случаях он действовал не как эмпирик и не как догматик, а как теоретик практики, как претворитель теории в практику.

Так же как 'Что делать?' может служить символическим названием всей литературной деятельности Ленина, основная теоретическая идея этой работы является предваряющим синтезом его мировоззрения в целом. Он утверждает, что в стихийной классовой борьбе, выражающейся в забастовках, пусть даже правильно и хорошо организованных, реализуются лишь зародыши классового сознания пролетариата. В ней нет еще 'понимания непримиримой противоположности их (рабочих. — Д.Л.) интересов всему существующему политическому и социальному режиму'. И вновь именно целостный подход указывает правильное направление классовому сознанию, нацеленному на преобразующую практику; без такой нацеленности на целостное не существует исторически верной практики. Но познание этой целостности никогда не бывает стихийным. Оно всегда должно быть привнесено в практические действия 'извне', то есть теоретически.

Господствующее всемогущество практики осуществимо, таким образом, только на основе всеохватывающей по своей направленности теории. Но объективно раскрывающаяся целостность бытия, как это безошибочно знает Ленин, бесконечна и потому никогда не может быть охвачена с полной адекватностью. Так создается впечатление, будто из бесконечности познания и из постоянно актуальной потребности в правильном действии именно в данный момент возникает некий порочный круг. Но абстрактно-теоретическую неразрешимость можно разрубить практически — так же, как и гордиев узел. И единственный меч, который годится для этого, — это человеческая позиция, которую лучше всего определить опять-таки шекспировскими словами: 'Все дело в том, чтоб быть в готовности'. Одна из плодотворных отличительных черт Ленина состоит в том, что он никогда не переставал теоретически учиться у действительности и в то же время всегда был готов практически действовать. Этим определяется и весьма примечательное, хотя и кажущееся парадоксальным, своебразие его теоретической позиции: учась у жизни, он никогда не рассматривал это как нечто замкнутое, а, напротив, все приобретенное в ходе такой учебы неизменно было организовано и нацелено у него на то, чтобы в любой момент обеспечить возможность практического действия.

Мне выпало счастье быть свидетелем одного из таких бесчисленных моментов в жизни Ленина. Это было в 1921 году. Шло заседание чешской комиссии III конгресса Коминтерна. Вопросы были в высшей степени сложными, а мнения участников дискуссии несоединимыми. Неожиданно вошел Ленин. Все обратились к нему с просьбой высказать свое мнение по чешским проблемам. Он не стал этого делать, попытавшись предварительно надлежащим образом изучить соответствующий материал, но его отвлекали настолько неотложные государственные дела, что он мог лишь бегло пролистать две газеты, которые носил с собой в кармане пиджака. Лишь после многочисленных просьб он выразил готовность поделиться по крайней мере своими впечатлениями от двух этих номеров газет. Ленин вынул их из кармана и стал излагать совершенно свободный, импровизированный анализ их содержания, начиная с передовой статьи и кончая информацией о новостях дня. И эта созданная экспромтом зарисовка представляла собой глубочайший анализ тогдашнего положения в Чехословакии и задач коммунистической партии.

Не подлежит сомнению, что Ленин, как человек, соединявший в себе и готовность, и постоянство, всегда отдавал в этом меняющемся соотношении теории и практики решительный приоритет практике. Он самым выразительным образом сделал это при завершении своего главного теоретического труда предоктябрьского периода — 'Государство и революция'. Он писал его, находясь в подполье после июльских событий 1917 года, и уже не мог завершить намеченную им последнюю главу об опыте русских революций 1905 и 1917 годов: этого не позволило само развитие революции. И в послесловии Ленин написал: '… приятнее и полезнее 'опыт революции' проделывать, чем о нем писать'. Это сказано с предельной искренностью. Мы знаем, что он всегда стремился наверстать упущенное. И то, что он на этот раз не сделал этого, зависело от хода событий, а не от него.

Одно из важных изменений в жизни человечества за последние столетия состоит в том, что на наши нравственные, политические и социальные воззрения оказал очень сильное влияние, далеко выходящее за рамки академической философии, идеал стоически-эпикурейского 'мудреца'. Это влияние было одновременно и внутренним превращением: активно-практические компоненты этого обобщенного образа намного усилились по сравнению с антикой. Постоянная готовность к действию, свойственная Ленину, — это заключительный, высший из достигнутого к настоящему времени и самый важный этап этой исторической эволюции. Тот факт, что сегодня, когда манипулирование пожирает практику, а деиде- ологизация — теорию, этот идеал не вызывает должного почтения у многих 'специалистов', представляет собой с точки зрения хода мировой истории не более чем эпизод. Намного превосходя значение его собственных дел и трудов, образ Ленина, воплощающий в себе постоянную готовность к действию, представляет непреходящую ценность, являя собой исторически новый тип и пример правильного отношения к действительности.

Будапешт, январь 1967 года.