национализм, добиваясь этой полной национальной самостоятельности, так и для пролетариата угнетаемой нации, который под лозунгами федерализма, международной пролетарской солидарности также поднимается над своим национализмом. Ибо, как говорит Ленин, 'пролетариат борется за социализм и против своих собственных слабостей'. Борьба за революцию, за использование объективных возможностей, которые предоставляет мировая обстановка, и внутренняя борьба за собственную зрелость революционного классового сознания составляют неотделимые друг от друга моменты одного и того же диалектического процесса.
Таким образом, империалистическая война повсеместно создает для пролетариата союзников, если он по-революционному борется против буржуазии. Но если пролетариат не осознает свое положение и свои задачи, это вынуждает его идти в хвосте у буржуазии по пути к ужасающему саморастлению. Империалистическая война создает такую мировую обстановку, при которой пролетариат действительно может стать руководителем всех угнетенных и эксплуатируемых, при которой его освободительная борьба может послужить сигналом и ориентиром к освобождению всех порабощенных капитализмом. Но война создает одновременно и такую мировую обстановку, при которой миллионы и миллионы пролетариев вынуждены с изощреннейшей жестокостью убивать друг друга, дабы укрепить и расширить монополистические позиции своих эксплуататоров. Какая из двух этих судеб выпадет на долю пролетариата, зависит от его понимания своего исторического положения, от его классового сознания. Ибо 'люди сами творят свою историю'. Но, конечно, не при ими же избранных, а при непосредственно данных, встретившихся им и унаследованных ими обстоятельствах.
Речь идет здесь, стало быть, не о выборе, захочет или не захочет пролетариат бороться; выбор заключается только в том, за чьи интересы он будет бороться — за собственные или за интересы буржуазии. Вопрос, который историческая обстановка ставит перед пролетариатом, заключается не в выборе между войной и миром, а в выборе между империалистической войной и войной против этой войны — гражданской войной.
Необходимость гражданской войны как отпора империалистической войне со стороны пролетариата определяется, как и все его методы борьбы, условиями борьбы, которые навязывает пролетариату развитие капиталистического производства, развитие буржуазного общества. Деятельность партии, значение правильного теоретического предвидения простираются ровно настолько, чтобы дать пролетариату ту силу сопротивления и наступления, которой он объективно обладает в соответствии с расстановкой классовых сил в данной ситуации, но которую он не может поднять на уровень данных объективных возможностей в силу теоретической и организационной незрелости. Так, еще до империалистической войны возникла массовая стачка как стихийная реакция пролетариата на империалистическую фазу капитализма, и эта взаимосвязь, вопреки всем усилиям центристов и правого крыла II Интернационала замаскировать ее, стала постепенно теоретическим достоянием радикального крыла.
Но и здесь Ленин был единственным, кто очень рано, уже в 1905 году, понял, что массовая стачка недостаточна как оружие для решающих битв. Когда он после поражения Московского восстания — вопреки Плеханову, считавшему, что 'не нужно было браться за оружие', — расценил неудавшееся восстание как решающий этап и попытался закрепить те конкретные выводы, которые вытекали из его опыта, он тем самым теоретически обосновал необходимую тактику пролетариата в условиях мировой войны. Потому что империалистическая фаза капитализма, и в особенности мировая война, в которой она находит свое крайнее выражение, свидетельствует о том, что капитализм пришел к такому состоянию, когда решается вопрос, удержится ли он или погибнет. Руководствуясь верным классовым инстинктом класса, привыкшего к господству, и сознавая, что по мере расширения сферы ее господства, по мере развертывания аппарата ее господства одновременно сужается реальная социальная база ее господства, буржуазия предпринимает самые энергичные усилия как для того, чтобы расширить эту базу (повести за собой средние слои, коррумпировать рабочую аристократию и так далее), так и для того, чтобы нанести решающие удары своим основным противникам, прежде чем они соберутся с силами для настоящего сопротивления. Вот почему именно буржуазия повсеместно ликвидировала 'мирные' методы классовой борьбы, на которых основывалась и функционировала какое-то время (хотя и весьма проблематично) вся теория ревизионизма, и отдала предпочтение более 'энергичным' средствам борьбы. (Стоит назвать Америку.) Ей все больше удается настолько прочно забрать в свои руки государственный аппарат, настолько тесно идентифицировать себя с ним, что даже, казалось бы, чисто экономические требования рабочего класса все упорнее наталкиваются на эту стену и рабочие вынуждены вступать в борьбу с государственной властью (а следовательно, — пусть даже неосознанно, — но и в борьбу за государственную власть), когда они пытаются предотвратить ухудшение их экономического положения, потерю уже завоеванных ими ранее позиций. Так самим ходом развития пролетариату навязывается тактика массовой стачки, причем оппортунизм из страха перед революцией всегда склонялся к тому, чтобы отказаться скорее от уже завоеванного, чем сделать революционные выводы из сложившейся ситуации. Однако массовая стачка по своей объективной сущности — это революционное средство. Каждая массовая стачка создает революционную обстановку, из которой буржуазия с помощью своего государственного аппарата по мере возможности извлекает для себя необходимые следствия. Но по отношению к этим средствам пролетариат бессилен. Оружие массовой стачки также отказывает в борьбе против них, если в противовес оружию буржуазии пролетариат точно так же не берется за оружие. Это означает не что иное, как стремление вооружиться самому, дезорганизовать армию буржуазии, которая в массе своей состоит ведь из тех же рабочих и крестьян, и повернуть оружие буржуазии против нее самой. (Революция 1905 года дала в этом отношении многочисленные примеры очень верного классового инстинкта, но только лишь инстинкта.)
Что же касается империалистической войны, то она означает крайнее обострение этой ситуации. Буржуазия ставит пролетариат перед выбором: убивать своих товарищей по классу из других стран ради ее монополистических интересов и умирать за эти интересы либо свергнуть господство буржуазии силой оружия? Все прочие средства борьбы становятся бессильными против этой крайней формы насилия, разбиваясь — все без исключения — о броню военного аппарата империалистического государства. Стало быть, если пролетариат хочет избежать участия в войне как крайней форме насилия, он должен вступить в борьбу против самого этого военного аппарата, а именно разложить его изнутри и повернуть против буржуазии, использовать для победы над империализмом то оружие, которое империалистическая буржуазия была вынуждена дать всему народу.
Таким образом, здесь также нет ничего, что с теоретической точки зрения было бы совершенно неизвестно ранее. Напротив. Суть ситуации коренится в соотношении классовых сил между буржуазией и пролетариатом. Война, по определению Клаузевица, — это всего лишь продолжение политики; но она является ее продолжением во всех отношениях. Это значит, что война представляет собой не только крайнее и самое решительное проведение до конца той линии, которую страна проводила до этого, во время 'мира', то есть не только для внешней политики государства, но и для внутренней расстановки классовых сил в стране (и во всем мире), до предела усиливая и заостряя те тенденции, которые уже действовали в обществе во время 'мира'. Так что война отнюдь не создает абсолютно нового положения ни для страны, ни для какого-либо класса внутри нации. Новое в этом положении заключается лишь в том, что небывалое количественное возрастание всех проблем переходит в новое качество и посредством этого — но только посредством этого — порождает новую ситуацию.
Таким образом, с социально-экономической точки зрения война представляет собой лишь один из этапов империалистического развития капитализма. Точно так же она не может быть поэтому ничем иным, кроме как одним из этапов в классовой борьбе пролетариата против буржуазии. И значение ленинской теории империализма состоит в том, что Ленин — чего не смог сделать никто другой — со строгой теоретической последовательностью установил эту взаимосвязь мировой войны с общественным развитием в целом и со всей ясностью показал ее на конкретных проблемах войны. Но поскольку исторический материализм является теорией классовой борьбы пролетариата, установление этой взаимосвязи было бы неполным, если бы теория империализма не явилась одновременно теорией различных течений в рабочем движении в эпоху империализма. Речь идет, следовательно, не только о том, чтобы ясно видеть, как пролетариат должен действовать в соответствии со своими классовыми интересами в новой мировой обстановке, сложившейся в результате войны, но и о том, чтобы показать, на чем основываются теоретически другие, именующие себя 'пролетарскими', позиции в отношении империализма и
