причинять ему вреда. Я взяла с него обещание это сделать.

– Это мудро с твоей стороны! – Оддбранд кивнул. – Но я-то ведь не твой сын Торвард конунг и тем более не фрия Эрхина. И от меня вовсе незачем так судорожно прятать амулет в кулак. Ты не только этого боишься. Ты хочешь чего-то еще.

– А какое тебе-то до этого дело? – наконец возмутилась кюна. – Ты кто такой, старый дракон, чтобы допрашивать меня? Мой сын добыл этот камень и оставил его мне на хранение, и ты даже не ланд-хёвдинг, чтобы распоряжаться тут чем-то в его отсутствие! – язвительно добавила она. К Эрнольву ярлу она отчасти ревновала, как ревновала ко всякой чужой власти, славе и уважению.

– Я – не ланд-хёвдинг, но я понимаю в делах Иных Миров не хуже твоего, хозяйка. А кое-что и получше. Я не хуже тебя понимаю суть «глаза богини Бат». Она состоит в том, чтобы поглощать дурные чувства владельца, низкие страсти, гнев, злобу, несдержанность, ревность, зависть. Все то, что приковывает дух к земле и мешает ему подниматься. Не думаю, чтобы тебе понадобился подобный амулет! – Оддбранд слегка усмехнулся. Ко многим из этих неприятных чувств кюна Хёрдис иногда обнаруживала склонность.

– Я не сошла с ума! – резко ответила она, испугавшись, что он и впрямь посчитает ее такой глупой. – Я знаю, что чужой амулет, заклятый для другой женщины, мне не принес бы ничего хорошего! Даже если бы у меня было столько низменных страстей, что я не могла бы с ними справиться без посторонней помощи!

– Да, хозяйка, этого у тебя не отнимешь! – слегка вздохнув, протянул Оддбранд, и этот вздох был вызван искренним на сей раз уважением. – Сколько всего в тебе намешано, никому мало не покажется, но со своими драконами ты всегда сражалась сама. И побеждала в большинстве случаев.

Кюна Хёрдис немного расслабилась и горделиво подняла нос. Эта похвала была справедлива.

– А вот фрие Эрхине повезло гораздо меньше, – продолжал Оддбранд, внимательно глядя на Хёрдис и словно бы призывая ее понять. – Ей вручили «глаз богини Бат», надо думать, еще при первых детских посвящениях, лет в семь. Или, скорее, в двенадцать, когда всем уже было ясно, что она такое. Ее бабка, умная женщина, понимала, что с таким нравом фрией быть нельзя. И хотела ее исправить. Но не подумала, что будет, если она когда-нибудь лишится амулета. Ты расхлебывала свою ревность и зависть сама: они привели тебя в пещеру великана, но там ты сожгла их и выбралась на волю человеком. А за фрию Эрхину всю черную работу делал черный камень. Она просто передавала ему то, с чем не могла справиться. Она как знатный хёвдинг, умеющий сражаться только тогда, когда его прикрывают по двое телохранителей с каждой руки. А твой сын-конунг может драться хоть в строю, хоть в одиночку, мечом, веслом или голыми руками. Поэтому он, скорее всего, проживет еще долго. А Эрхина без камня беспомощна перед собой. Это ее и губит.

Во время этой речи лицо кюны Хёрдис все время менялось: на нем было то напряженное внимание, то заносчивая обида (как Бергвид не любил напоминаний о рабстве, так кюна Хёрдис не любила вспоминать пещеру великана), а под конец – тревога.

– Но и камню без нее плохо! – вдруг шепнула кюна. – «Глаз богини Бат» привык питаться ее страстями, а теперь его оставили одного! Он голодает! Я чувствую это, ты понимаешь! – Она потрясла рукой с зажатым камнем, точно Оддбранд мог о нем забыть. – Он шевелится! Он просит есть! В нем живет… кто-то… Или что-то.

Кюна оглянулась, будто жуткий «кто-то» мог неприметно подкрасться, встать у нее за спиной и подслушивать.

– Ты права, госпожа моя! – отозвался Оддбранд. – Я ведь это знаю. Потому я и пришел. Ведь ты, с твоей неукротимой отвагой, можешь выпустить этого «кого-то» на волю. А что потом будет и останется ли от Аскефьорда хоть пара целых камней – знает только Один.

– Но послушай, ведь в нем заключена огромная сила! – Кюна Хёрдис дрожала от дикой смеси страха и возбуждения и не могла подавить восторженной жути, которая и заставляла ее просиживать так много времени перед священным ясенем. – Огромная сила! Куда там великанам! Ведь «глаз богини Бат» – это не просто название! В нем – сила богини Бат! Богини битвы, богини смерти, что носится над полем боя и собирает умерших! Говорят, это еще один лик Фрейи, и ведь говорят, что Фрейя забирает к себе половину всех погибших, а только вторая половина идет к Одину в Валхаллу. Ну, уж мой-то доблестно павший муженек наверняка у Одина, Фрейе он едва ли приглянется!

– Ты про которого из двух говоришь? – мимоходом поддел Оддбранд, слушая ее с суровым вниманием.

Но Хёрдис даже не заметила намека на великана Свальнира.

– Я-то, скажу тебе, раньше думала, что Фрейя отбирает из погибших тех, кто покрасивее, и пирует там с ними у себя в палатах, ну, ты понимаешь! – Кюна хихикнула и бросила опасливый взгляд наверх, будто богиня через кровлю могла услышать, как о ней тут сплетничают. – Но Сэла говорит, на Туале считают, что Фрейя, Фригг, Бат – это все разные воплощения одного и того же божества. Что Богиня одна, но она бывает то девой, то матерью, то старухой, то чародейкой, то жизнью, то смертью… Если смерть и жизнь – одно, две стороны одного и того же, как ночь и день только две стороны суток, то и богиня для жизни и смерти должна быть одна! Ведь без смерти невозможно новое рождение, вот она и водит людей то вверх, то вниз по этому кругу!

К чести кюны Хёрдис надо отметить, что она, хоть и знала немало, никогда не отказывалась узнать побольше.

– Это, хозяйка, знают не только на Туале! – подтвердил Оддбранд и миролюбиво добавил, заметив, что кюна готова обидеться: – Просто у тебя раньше не было случая об этом услышать! А девочка, я вижу, съездила на остров не зря! И тоже прошла свои посвящения, хоть и не так торжественно, как твой сын- конунг!

Кюна Хёрдис слегка фыркнула, вспомнив дверь спального чулана, которую ее сын-конунг пятнадцать ночей подряд закрывал за собой и Сэлой. Да уж, кое-чему она там научилась! Но, опять же к чести кюны Хёрдис, происходящее под чужими одеялами ее не занимало. Слава асам, ее сын давно уже взрослый!

– Ну, в случае чего я дам ей приданое! – отозвалась кюна с таким видом, что, дескать, плавали, знаем. – Но ты вот о чем подумай, старый дракон! В этом камне годами накапливались силы. Годами эта туальская красотка через камень говорила с богиней Бат, с Бездной, со смертью, с невидимой луной новолуния! Камень напоен этими силами! Ты только подумай, что будет, если их из него вызвать! Богиня Бат будет в наших руках! Ты представляешь, что это может нам дать! Если я научусь вызывать ее из камня, когда это нам понадобится, если я научусь выводить богиню на поле битвы и отдавать ей врагов… – Хёрдис задыхалась, почти не в силах говорить от жуткого возбуждения и предвкушения этих грозных возможностей. – Весь Морской Путь будет у наших ног! Мой сын завоюет любые страны, и ему даже меч вынимать не придется! Богиня сама придет и возьмет всех, кто нам будет мешать! Что там Туаль! Что там Квиттинг! Мы завоюем даже Слэттенланд! Даже этот… Миклаборг за южными морями, где дом тамошнего конунга выстроен из чистого золота!

– Вот этого я и боялся, хозяйка! – Оддбранд прервал ее наконец. – Вызвать богиню из камня будет, я согласен, не так уж и трудно. Не трудно для тебя, конечно, ведь ты хорошо знакома с сутью и силой камней. Особенно теперь, когда она, как ты говоришь, голодает. То, что старый Улле, рыбак, около Висячей Скалы жил, наконец упал пьяный прямо в камни прибоя и захлебнулся – это ее работа! Она нашла себе самую слабую жертву и съела! А у Эгмунда из Лошадиной Горки свалилась с откоса кузница, и с чего откос вдруг поехал, никто понять не мог. Да вместе с кузнецом и еще одним парнем. Парень выскочил, а кузнецу наковальней раздробило ногу. Это тоже она! Вызвать ее легко, она и сама рвется на свободу. Но вот загнать ее назад будет потруднее! Об этом тебе надо думать, хозяйка, долгими спокойными вечерами! И я об этом думаю уже которую беспокойную ночь.

– И что ты надумал?

– Что не лучше ли тебе будет отдать камень мне? Я стар и свободен от глупых соблазнов. А запечатать ее внутри я могу. На это мой Ключ тоже годится! – Оддбранд приподнял свой меч, рукоять которого была украшена простым кольцом, подобным кольцам на черенках ключей.

– Не надо спешить с такими важными решениями! – холодно и насмешливо отозвалась кюна. – Ты стар и глух, если ничего не слышишь и не соображаешь. Ты знаешь, что третьего дня с юга приплыли купцы? Три снеки, пристали у Эрнольва Одноглазого. Приезжали ко мне с товарами, так рассказали заодно. Бергвид Черная Шкура с самого начала лета пирует у Эйрёда конунга в Тиммерланде, а тот его принимает как будущего зятя. И провалиться мне отсюда прямо на колени к Хель, если они не собираются в поход против