все было?

Он приподнял руку, чтобы подозвать женщин, но Эрхина в невольном порыве вцепилась в его запястье. И тут же отдернула руку, точно схватила горящую головню, но выдохнула хрипло от жгучего унижения и страха:

– Нет!

Торвард посмотрел на нее. Это уже был шаг к победе, первый, но самый важный.

– Но Богиня бывает женой Бога раз в год! – шептала она, точно лишилась голоса. – Разве тебе этого хватит?

– Для восстановления моей чести хватило бы и одного раза в год. Но я пока могу тут и задержаться.

– Возьми в жены Дер Грейне. – Эрхина уже готова была уговаривать его и торговаться в последней попытке выторговать себе свободу. – Она равна мне родом и всем прочим, она даже моложе! Она предсказывает, что будет твоей женой! Она, а не я!

– Я сватался к тебе, и оскорбила меня тоже ты.

– Но это невозможно, нелепо! Как ты не понимаешь! – Эрхина опять начала злиться, и горячая неприязнь сменила прежнее холодно-деланное безразличие. – Ты не понимаешь, что я такое! Ты хочешь, чтобы я так унизила свой род и свое предназначение, чтобы я склонилась перед чужаком из-за моря, чтобы я…

– У меня нет другого выхода. Послушай, солнце мое! – Торвард подвинулся к ней и взял за плечи, но Эрхина даже не смела протестовать под его напряженным горящим взглядом. На нее смотрел грозный Повелитель Теней, и она была во власти его темного царства. – Тролль с ним со всем, я тебе скажу как есть, а ты попробуй хоть раз понять кого-то другого! Попробуй наконец понять, что ты натворила, и кончим переливать из одной бочки в другую! У меня нет другого выхода, кроме как жениться на тебе, ты приперла меня к стенке, и радуйся, если можешь! Загрузила по самые борта! Ты меня опозорила, когда прислала твоих кабанов ко мне в Аскефьорд, а я вернулся к обглоданным костям и даже гнаться за ними не мог из-за вашей бывшей непобедимости, тролли б ее драли! Ты увезла мою сестру и заставила снимать с тебя башмаки. Сэла мне не сестра, но весь Морской Путь уже знает про якобы сестру, и я теперь не стану объяснять всякому мелкому троллю, что она дочь моего кузнеца, и все! Ты растерзала мою честь в клочки, и это в первый же год, когда я начал править! Да моя мать плюнет мне в лицо, если я все это оставлю без последствий. Любой хрен моржовый, вон, вандры каждый год вдоль моих берегов плавают, как дерьмо собачье, мне в глаза насмеется, скажет: где тебе с мужчинами драться, если с девкой не справился…

– Я тебе не девка! – Поток слов, какие она едва ли слышала в своей жизни (и даже как бы не знала), и голос, каким они произносились, отрезвил Эрхину не хуже пощечины, и она передернула плечами, стараясь освободиться. – Я – фрия острова Туаль!

– Так и я не бродяга немытый! Я – конунг фьяллей, прямой потомок Харабаны Старого! Или ты все думаешь, что твое родство с ним попрямее моего?

– Ты… – Эрхина прищурилась, словно хотела уколоть заострившимся взглядом. – Ты – сын бывшей рабыни! Ведьмы из пещеры великана!

– Да! – прямо и жестко согласился Торвард. Он очень не любил напоминаний об этом, но что было, то было. – И тем хуже для тебя. Я-то уже привык.

Он чувствовал, что вот-вот сорвется, и от злости на собственную вынужденную жестокость держался еще грубее, чем мог бы. Напоминая ей, он и сам заново переживал все разочарования и унижения последней зимы, которыми был обязан ей. Он стал старше за эти полгода, но ему было мучительно жаль того, прежнего Торварда, которого больше нет и не будет. Он говорил с ней как с равной себе, говорил как с мужчиной, без скидки на женскую слабость, которой она не пожелала выказать, и это означало, что он, при всей жестокости его речей, все еще уважает ее.

– И чтобы мне не плевали в глаза, я теперь должен получить с тебя все то, что потерял, – окончил он. – Дер Грейне – это хорошо, я ее заберу и выдам за кого-нибудь из своих. Я возьму с вас выкуп за все убытки и убитых Аскефьорда. И я возьму тебя в жены, здесь или во Фьялленланде, все равно. И верну тебе твой камень, раз уж ты без него жить не можешь. И никто не узнает, что я и Коль – одно и то же. Выбери меня еще раз, по добровольному согласию, и к тебе все вернется. А иначе – камень остается у меня, а Дер Грейне, скорее всего, сядет на Трон Четырех Копий. Что тебе больше нравится, сама решай. И уж тогда, когда она станет фрией, она станет заодно и моей женой, такой выход меня тоже устроит. Она, говоришь, так предсказала? Мне думается, что она будет не прочь…

Эрхина отвернулась, пряча злой блеск глаз. Ей предстоит или жить – хозяйкой Трона Четырех Копий, в прежнем блеске силы и почета, хотя и с тайным сознанием своей униженности. Или умереть опозоренной, уступив свое место… и даже своего мужа Дер Грейне. Она-то не прочь, какие тут сомнения! Дер Грейне воспользуется прекрасными плодами ее мучений! Перейдет море, не замочив ног! Будет смеяться над ней, наслаждаясь своим высоким положением и любовью этого… чудовища, который что-что, а это умеет! Все в Эрхине ломалось и переворачивалось от горечи и решимости не допустить такого падения… Любой ценой… Никто не узнает… Все останется позади, все будет как прежде… Надо только сказать «да»…

Но вот это «да» было черной пропастью, через которую Эрхина не могла перешагнуть. Она даже не думала сейчас о том, нравится ей Торвард или нет, – она должна была подчиниться, отказаться от своей воли и гордости ради чужой воли и гордости. А вот здесь даже она сама не могла себя заставить.

Торвард смотрел на нее почти с тем же отчаянием. Говорить с ней, объяснять ей что-то было все равно что биться головой о скалу. Голова уже разбита в кровь, а скала стоит по-прежнему. Эрхина страдала, слушая его, но ничего не понимала. Если бы только она могла понять! Тогда она перестала бы быть его врагом. И тогда они бы что-нибудь придумали. Но она не желала даже в прошлом признавать себя неправой. Она просто не умела этого.

Торвард ждал ее решения, чувствуя отчасти отвращение к собственной жестокости, но он сказал ей правду: ему тоже некуда отступать. Может быть, какие-то другие люди сумели бы придумать какой-то другой выход, но он, с его горячим честолюбием, гордостью и упрямством, и его мать-ведьма ничего другого придумать не могли. В конце концов, ему было неполных двадцать шесть лет и до уравновешенной мудрости Харабаны Старого ему оставалось как пешком до Эльвенэса. По морскому дну. Он знал, что в жизни случаются поражения. Быть может, на свое счастье, он в этом убедился еще в первом своем походе одиннадцать лет назад. На память ему остался шрам на щеке – память о поражении и о том, как его преодолеть. Он не знал, как смиряться с поражениями. Каждый воин время от времени падает, но настоящий воин встает – чуть умнее, чуть сильнее, чем был раньше. Отказ Эрхины и разорение Аскефьорда для Торварда стало падением – и сейчас ему нужно было любой ценой подняться. Честь конунга фьяллей принадлежала не ему одному, за ним стоял Фьялленланд, стояла длинная череда предков и потомков, и он не мог пожертвовать честь, их общее достояние, даже самой красивой женщине Морского Пути.

А умнее и сильнее он станет позже, много позже. Он не знал, что в эти дни только вступает в темный лес своих испытаний, продираться через который ему предстоит целых три года.

Они сидели на траве и в упор смотрели друг на друга, как две скалы, как кремень и железо, от столкновения которых грохотали молнии, но никто не желал поддаваться. Туалы, толпившиеся поодаль, с беспокойством наблюдали издалека за их долгой беседой, но Эрхина не ждала помощи. Помочь ей никто не мог. Она и Торвард – в одном мире, а прочие – в другом. Они, как Бог и Богиня в подземной стране теней, знают то, чего не знает никто из смертных.

Торвард встал на ноги, подобрал свой плащ и приглашающе махнул рукой женщинам. Жрицы приблизились, переводя взгляды с его решительного и замкнутого лица на подавленно-отчаянное лицо фрии. Она так и осталась сидеть на траве, когда он встал.

– Не очень-то видно, чтобы ты, Торвард конунг, хотел с нами мира! – хрупким от волнения, но полным достоинства голоса произнесла Фрейунн.

– Это вы должны хотеть мира со мной! – немедленно последовал независимо-жесткий ответ. – Завтра в полдень я жду вашего решения. Или фрия соглашается на то, что я ей предложил, или я приду и возьму ее сам. Ее и все на этом острове, что мне приглянется. Пусть помнит, что у моей сестры тоже есть башмаки. А если у нее имеются защитники – пусть защищают.

Выразительно поглядев на Кадарна и Деальгара, стоявших первыми в толпе мужчин, он на прощание кивнул женщинам и пошел вниз по тропинке, туда, где ждали его фьялли, и те поспешно сомкнулись возле